Очередь и прохожие с удовольствием глазели на забавное зрелище. Нагнувшись, мужчина поспешно принялся без всякого уважения к чужим продуктам высвобождать птичью шею из плена.

– Вы мои булочки помяли и черешню сейчас рассыплете, – возмутилась Варя.

– Какие булочки? – усмехнулся он, оглядывая снизу вверх ее непышные параметры.

Она рванула авоську, и курица наконец упокоилась в нетерпеливых мужских руках. Он замер, лицо странно напряглось. Варя попятилась в некотором ужасе. Мужчина поднялся и с улыбкой во весь рот распахнул птице-сумчатые руки:

– Варька, ты?! Варька-а-а! Нежели не узнала?! Разуй глаза, мы же с тобой в одном классе два года учились!

– Здравствуй, Глеб, – уклонилась она от объятий, моментально вспомнив это осиянное встречей лицо.

Медынцев возмужал, посолиднел, завел щегольские усы. В остальном не очень изменился, включая, почудилось, вспыхнувший к ней интерес.

– Замужем? Нет? И не была?! – Он аж присвистнул. – Такое бесхозное сокровище по городу ходит! А я… сынишка у меня, и у первой супруги дочь. Значит, в культуре работаешь? Квартиру-то хоть заслужила? Общага – это та, где «культуристы» живут? Знаю-знаю, кто ж ее не знает – Богема! Может, забегу как-нибудь, не прогонишь? Ну, бывай!

Всю дорогу до общежития Варя поругивала себя, что растерялась от неожиданности и почти назвала свой адрес.

Девчонки табунами сохли по признанному красавцу школы Глебу Медынцеву. Казалось, поведи он их в пропасть, бросятся беспрекословно, как лемминги. Молодые учительницы завышали ему оценки. Классная в упор не видела его патл, хотя других ребят не пускала в класс без стрижки. Обаявшего всех, кроме Вари, Медынцева изумляло ее безразличие. Даже, кажется, обижало.

Прошла неделя, досадное происшествие стало забываться, но в первый же выходной раздался требовательный стук в дверь и, размахивая газетой, ввалился чем-то возбужденный Медынцев.

– Привет! Комендант сказал, в какой комнате живешь! Смотрела вчерашний номер?

По-свойски сбросив у порога тенниски, он расстелил газету на столе, и Варя охнула. На последней странице в рубрике «Курьезы лета» красовались трое: он, она и та, что на минуту притянула их друг к другу. Фотограф поймал потешный момент, когда курица, сложив крылышки, покорно раздвинула ноги перед Медынцевым, развернувшимся к ней в стойке спринтера. Варя, к счастью, как раз опустила голову, лица не было видно, но невольное па с выкинутой, словно в твисте, ногой и взмывшим подолом сарафана выглядело комично. Под фотографией стояло название: «Куриный случай».

Варя, конечно, расстроилась. Приметный сарафан, черный в ярких ромашках, придется отложить до лучших времен. Или дома носить.

– Ты видела там кого-нибудь с фотоаппаратом? И я не видел. Вот повезло папарацци кадр словить! Что, обмоем славу?

Медынцев вынул из знакомой сумки бутылку «Ркацители» и бумажный пакет с чем-то закатанным в фольгу. Раскатал жестом фокусника – оказалось, курица. Смугло-золотая, сбрызнутая масляным соком, она ничем не напоминала плохо ощипанную бесстыдницу на снимке. По комнате поплыл чудный пряный аромат.

– Сам испек. Фаршированная!

Варя собралась было выставить незваного гостя, а теперь сделалось неловко. Все-таки старался человек. Не спрашивая разрешения, он уже доставал с полки посуду и рюмки.

– Я, Варька, сразу понял, что курица в нашем случае – синяя птица. В смысле, птица удачи и шанс на лучшее повторение прошлого.

– Не было у нас никакого прошлого, – возразила Варя, но Медынцев ее не слышал.

– Судьба надо мной, Варька, подтрунить любит. Я с первой супругой тоже с приключением познакомился. Ехал с работы зимой, и вдруг собака дорогу перебежала. Автобус остановился, да резко так. Людей, что в проходе стояли, вперед понесло. А я, значит, сижу, и вдруг кто-то с меня шапку срывает. Ни фига себе, думаю, внаглую средь бела дня грабанули! Глянь – девушка в белой шубке уже у дверей с моей шапкой! Ладненькая – глаза в ресницах, ножки на каблуках, все такое. Я не жадный, но шапку-то жалко! Новая была, ондатровая, всего год носил. Я, естественно, встаю следом, эта разбойница – ко мне. Простите, кричит, я по инерции вашу шапку сняла, мне схватиться было не за что! Ну, говорю, мерси на том, что голову не сняла по инерции. Побалакали, проводить вышел. Долго провожал, полтора года. За это время она мне чуть плешь не проела. Ревнивая оказалась. Я же, Варька, честно сказать, влюбчивый! Лучше бы, думал потом, шапкой отделался.

Огорошенная его темпераментом, Варя обморочно молчала. Пыталась перебороть ощущение, что в гостях здесь не он. А Медынцев и не нуждался в ней как в собеседнице. Наверное, не заметил бы, порази вдруг хозяйку скоропостижная глухонемота. Глеб Медынцев был из тех людей, которые с благоговением относятся к событиям исключительно личным и задают вопросы не ради ответов, а для затравки собственного красноречия.

– Спроси о моей нынешней жизни, и я тебе скажу… Шурин с тещей у меня, что порох! Я с ними в контрах. Не зря народ про тещ анекдотов насочинял, они ж помесь гарпии с цербером! Они живой печенью зятьев питаются! – Он сладко сморщился, словно был восхищен кровожадным тещиным нравом.

В дверь постучали, и Медынцев, втянув голову в плечи, затравленно оглянулся:

– Это ко мне!

– Теща? – испугалась Варя.

– Захар, – пролепетал он и сделал попытку спрятаться под стол.

На порог влетела и застопорилась соседка Маргоша, привлеченная, вероятно, экзальтированным мужским голосом в тихой обычно комнате.

– Ой, извини, не знала, что у тебя гость…

Варя посмотрела умоляюще: спасай! Медынцев молодцевато выпрямился. Маргоша опахнула мужчину приклеенными на всякий пожарный ресницами. Опытный взгляд сразу оценил Медынцева недорого, но он не понял и простер к ней ладони:

– Подруга Вари?

– Соседка, – суховато сказала Маргоша.

– Не стойте как неродная, – засуетился Медынцев, – давайте знакомиться, я – Глеб, бывший Варин одноклассник. Школьный друг, так сказать!

За столом он совмещал спич с разливом вина и подачей куриных порций. Маргоша сдержанно похвалила его гастрономические способности. Курица была действительно превосходно запечена. Медынцев рассказал, как можно проверить свежесть куриных яиц. Для этого нужно круто посолить воду в банке и опустить туда яйцо. Свежее утонет, залежалое будет плавать посередине. А однажды он ловил рыбу на вареный желток. Утром рыба не клевала ни на червя, ни на хлеб. Медынцев позавтракал, намял для насадки ржаную горбушку с вареным желтком, и сразу щука клюнула во‑о-от такая! Жаль, сорвалась.

Потом он с рюмкой в руке прочел стихи Рождественского и сообщил, что обожает песни в исполнении Эдуарда Хиля, коньяк «Арарат» и хорошо приготовленную дичь. Чем больше раскрывались лейтмотивы быта и бытия Медынцева, тем отчетливее светился над его головой призрачный ореол счастья. Он одинаково радовался рыбачьему отшельничеству и людным торжествам, наследному здоровью и редкому недомоганию, как внеплановому отдыху, везению и полосе неудач, дарящей приятное умиротворение.