ЛЮСИ

НАСТОЯЩЕЕ…

– Все в порядке? – спрашиваю я.

Мы с Олли сидим в приемной полицейского участка, держа в руках белые пластиковые стаканчики с водой. С Арчи остался папа, хотя бедняга был вне себя от беспокойства, когда я объяснила ему, что мы должны встретиться с детективами из отдела убийств. Но папа – наименьшая из моих забот, и, судя по всему, наименьшая из забот Олли. Его глаза бегают по сторонам, а нога нервно подергивается. Я разрываюсь между чувством страха и ощущением, что я нахожусь в телевизоре, в фильме «Шоу Трумана», например, и скоро кто-то с планшетом крикнет «Стоп!».

– Люси и Оливер Гудвин?

Не Ахмед или Джонс, а незнакомая женщина стоит у раздвижной двери и оглядывается по сторонам. Мы с Олли отставляем воду и одновременно поднимаемся.

– Сюда, – командует она.

Женщина улыбается – скорее вежливо, чем дружелюбно. Она молода, но лицо у нее суровое, как будто она многое повидала.

Мы поднимаемся на лифте на третий этаж, затем выходим в узкий коридор с дверями слева, достаточно узкий, чтобы приходилось идти гуськом. Когда мы проходим комнату за комнатой, я не могу не думать о людях, которые прошли этот путь до нас. Виновные и невиновные, надо полагать. В одной из комнат я замечаю Патрика и на мгновение удивляюсь, но потом вспоминаю… Джонс упомянула по телефону, что их с Нетти тоже вызвали.

На полпути по коридору женщина останавливается.

– Мистер Гудвин, вам сюда.

Олли хмурится:

– Мы с Люси не вместе?

– Это стандартная процедура.

– Что за стандартная процедура? – Голос Олли звучит по-другому, резче, чем обычно. – Мы ведь не арестованы? Мы здесь, чтобы получить результаты вскрытия тела моей матери.

Женщина остается бесстрастной. Она снова улыбается.

– Просто у нас так принято.

Олли смотрит на меня, и я пожимаю плечами, как будто это пустяк. Я знаю такой тип женщин. Она из тех, кто никогда не отступает от стандартной практики. Из таких получаются отличные коллекторы, потому что они будут гнуть свое даже перед лицом ужасных смягчающих обстоятельств. («Мне жаль, что ваша жена только что умерла и ваш дом был изъят, сэр… Вы должны восемьсот пятьдесят восемь долларов, мы принимаем чеки».) Поэтому я сразу же признаю, что любое сопротивление будет бесполезным.

– Мы можем пойти отдельно, – говорю я. – Все в порядке, правда, Олли?

– Что в порядке?

Я оборачиваюсь. По узкому коридору к нам неторопливо идут детективы Джонс и Ахмед. Говорит, как обычно, Джонс. В руке у нее ярко-зеленая пластиковая кружка с надписью «Не сдавайся», и она делает глоток.

– Я как раз объясняла, что им положено разойтись в разные комнаты, – отвечает наша провожатая.

– Да, извините, я должна была об этом упомянуть, – говорит Джонс, хотя в ее голосе нет ни тени сожаления. – Это стандартная практика. Какие-то проблемы?

Она бросает взгляд на Ахмеда. Он сегодня в костюме, при галстуке и прочем. Костюм хорошо на нем смотрится. Что-то слабо уловимое в языке тела между ним и Джонс наводит меня на мысль, что Джонс тоже это заметила.

– Нет, – отвечаю я, хотя теперь Джонс смотрит на Олли, лицо которого говорит об обратном. Интересно, что с ним? Обычно Олли спокойный и невозмутимый. Обычно это он меня успокаивает.

– Тогда ладно, – говорит Джонс. – Олли, вы со мной. Люси, вы с Ахмедом.

Поначалу я испытываю облегчение от того, что мне достался Ахмед. В этой паре он явно «добрый» полицейский, так сказать. Но я беспокоюсь, что Олли, учитывая его странное настроение, уйдет с Джонс. У него могут быть неприятности из-за того, чего он не совершал.

Ахмед ведет меня в комнату, где еще какой-то человек возится с видеокамерой. Ахмед снимает пиджак и вешает его на спинку стула.

– Извини за дурацкий костюм, – говорит Ахмед. – Сегодня утром был в суде.

Я улыбаюсь, хотя мысль о том, что Ахмед дает показания в суде, заставляет меня нервничать. Несмотря на то что я, очевидно, здесь только для дружеской беседы, мне приходит в голову, что «дружеская» она только до тех пор, пока меня не признают в чем-то виновной. Затем видеозапись будет передана в суд. И тогда она будет использована в качестве доказательства.

– Итак… отчет о вскрытии? – начинаю я, но Ахмед перебивает меня, объясняя, что наш разговор будет записываться.

Затем мы переходим к моим данным: мое имя, адрес, степень моего родства с Дианой. Ахмед стоит в небрежной позе: один локоть на столе, тело наклонено в сторону, нога на ногу. При каждом моем ответе на очередной вопрос, он ободряюще кивает. Я замечаю, что глаза у него цвета кленового сиропа.

– Не могли бы вы сказать, где вы были между часом и пятью вечера в прошлый четверг? – говорит он.

Я смотрю в камеру.

– Гм… ну… я была дома со своей дочерью, которой два с половиной года, до трех сорока пополудни, когда вернулись двое других детей.

– Кто-нибудь может это подтвердить? Кроме вашей дочери?

Я задумываюсь.

– Олли вернулся с работы рано, около двух или половины третьего, а потом снова вышел, ему надо было забрать нашего сына Арчи. Так он может подтвердить часть времени.

– Почему он вернулся так рано?

– Он плохо себя чувствовал, – говорю я, хотя мне вдруг приходит в голову, что он не выглядел особенно больным. На самом деле я вспомнила, что подумала, что он был в хорошем настроении в тот день.

– Вы сказали, он забрал вашего сына? – говорит тем временем Ахмед. – И одна из ваших дочерей была дома с вами. Где была ваша вторая дочь?

– Харриет была на занятии по гимнастике после школы. Ее подбросила домой другая мама, Кэрри Мэтис. Около четырех часов дня я вышла и помахала ей с порога.

– И миссис Мэтис это подтвердит?

– Не сомневаюсь, – отвечаю я, хотя меня передергивает при мысли о том, что полиция свяжется с мамой из школы, чтобы проверить мое местонахождение.

– Хорошо. – Отложив ручку, Ахмед откидывается на спинку стула. Он медленно выдыхает. – Насколько я понимаю, между вами и вашей свекровью несколько лет назад произошел некий инцидент. Не хотите рассказать мне об этом?

– Инцидент? – переспрашиваю я. Я просто тяну время, так как очевидно, что он об этом знает. Я не собираюсь ничего отрицать.

– Нападение.

– О… – тяну я. – Это было не совсем нападение.

– Насколько я понимаю, вы ударили свекровь о стену? – Ахмед наблюдает за мной. – И какое-то время она была без сознания?

– Меня ни в чем не обвиняли, – говорю я.

Но, конечно, Ахмед уже знает об этом. Он прощупывает меня, пытается оценить мою реакцию.