– Я ничего не знаю. Я просто владелец автосервиса.

Однорукий пробормотал, зажимая нос:

– Мы невинные свидетели.

А третий все так же мягко пел рембетику:

– Я готов за дело умереть.

Элиаде повернулся к охранникам.

– Уведите этих троих в коридор, и пусть решат, кого будут допрашивать первым. С младшим я займусь сам.

Долго ли он продержится, прежде чем назовет себя? Он не был героем. Когда троих увели, Элиаде выключил верхний свет, и зеркало вновь стало прозрачным. Значит, этот садист решил попробовать расколоть его, заставив смотреть, как будут пытать остальных.

Несмотря на страшилки про ЦРУ, у него не было зубного протеза с капсулой цианида.

– Посмотрите на кровать, – сказал Элиаде.

Дуган уставился сквозь прозрачное зеркало. Пустая кровать принялась качаться и дергаться, как норовистая лошадь. В пустой комнате раздались крики.

Дуган остолбенел.

– Механическая кровать и записанные крики?

– В исполнении актера.

– А как же обгоревший?

– Умер в «Скорой» по дороге.

– Тогда к чему этот цирк?

– Добро пожаловать в виртуальный театр греческой трагедии, агент Фрэнк Дуган. Или мне вас называть Дантист?

– Какого черта…

– Меня насторожил наш контакт в Интерполе.

– Как вы можете оправдать то, что я видел сейчас?

– Называйте это театром пыток. Нам, грекам, всегда было свойственно эмоционально вовлекаться в психологически болезненные драмы. Все дело в катарсисе, очищающем дух.

– Значит, все это было разыграно только затем, чтобы размягчить тех троих?

– Ваша собственная игра тоже была впечатляющей, агент Дуган. Хорошо, что Кимвала в Нью-Йорке заранее уведомила меня о вас.

– А в ином случае?

– Тогда театральная иллюзия могла бы обернуться живым перформансом.

– Простите, если не аплодирую.

– Как говорят в театре на Западе, «сломай ногу». А теперь посмотрим на реакцию наших террористов из 17N, которые приняли эту игру всерьез.

Элиаде скомандовал охране ввести арестованных назад в смотровую комнату. Увидев их, он сказал:

– Один из вас скажет то, что нам нужно знать. Двое других умрут в мучениях. Выбирайте свою судьбу.

Бард из кафе разгладил свои усы.

– Я никогда не предам 17N. Я готов к смерти.

– Даже к очень медленной?

– Я пел на баррикадах, когда против нас были полиция и танки. С тех пор я смерти не боюсь.

Каким будет следующее действо? Как Элиаде повернет свое хирургическое представление? Он махнул охране.

– Уведите этого в допросную и подготовьте. Остальные могут смотреть на браваду своего товарища.

Хотя Дуган понимал, что Элиаде будет пытать этого несчастного понарошку, смотреть ему на это не хотелось. Охранники сорвали одежду с Йорго, привязали его голого к стулу, привинченному к полу. Элиаде дал знак своему помощнику, и тот принес столик с проводами, переключателями и зажимами. Каким образом Элиаде собирался расколоть этого барда, играя с ним в электрический стул?

– Пока мы не начали нашу процедуру, я даю тебе последнюю возможность назвать других террористов.

Бард ударил по воображаемым струнам и запел:

– Боги на Парнасе, защитите ваших смиренных слуг, убивающих, чтобы дать власть народу. Повелитель грома и молний, избавь меня от боли, забери скорей эту смертную плоть и отправь меня на тот свет.

Элиаде распутал провода и проверил зажимы. По его команде один из охранников поднял рубильник. Дуган подумал, что напряжение будет несильным, чтобы подготовить Йорго к тому, что последует дальше. Впечатляющая сцена. Греческие театралы посчитали бы это вполне катарсическим зрелищем.

– Террорист, – сказал Элиаде грозно, – назови своих товарищей по 17N!

– Зевс, повелитель молний, порази меня скорей, забери твоего слугу к мертвым, в царство Гадеса.

Дуган с удивлением смотрел, как Элиаде прикрепил два зажима к соскам Йорго и еще два к его мошонке. Даже низкое напряжение должно вызвать адскую боль. Но это оправданная жестокость. Она может спасти тысячи жизней американцев.

– Последнее предупреждение. Кончай петь и отвечай.

– Гермес, направь мою душу в Аид, где…

Элиаде повернул рубильник.

– Ааааоооууу!

– Отвечай на мой вопрос, поэт хренов.

Тело Йорго тряслось, но он покачал головой. Элиаде увеличил напряжение.

– Ну?

– Отец наш небесный, да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет… Ааах!..

Это был никакой не спектакль. Элиаде действительно пытал этого несчастного ублюдка. Бард перестал дрожать. Его голова с широко открытыми глазами свесилась набок.

Элиаде вернулся в смотровую комнату. Дуган не знал, что сказать сукину сыну. Это был не просто допрос с пристрастием. Это было убийство. Что же они сделают с Рэйвен Слэйд, когда он – как велит ему долг – приведет ее сюда на допрос?

– Не верю глазам. Как вы оправдаете такое убийство?

Элиаде снял марлевую маску, но его лицо с повязкой на глазу также было маской. Он включил микрофон и сказал:

– Артемида, заходи в смотровую.

Артемида?

Через несколько секунд дверь открылась. Дуган начал что-то говорить, но ее взгляд заставил его замолчать. Элиаде указал на вонючего толстяка и однорукого дылду.

– Двое террористов предпочли умереть, но не выдать информацию о 17N. Дантист оскорблен тем, что я запытал человека, стараясь спасти тысячи жизней – мужчин, женщин и детей от ужасной смерти. Вы можете продолжать без пытки.

Она запустила руку между грудей и достала кинжал.

Элиаде повернулся к двум остальным:

– Вы двое тоже хотите умереть за 17N?

Толстяк сказал, дрожа:

– Я не хочу. Я скажу.

Элиаде достал диктофон.

– Ваши имена.

– Я Теодор Павли, а это, – он указал на однорукого, – Василий Соростос.

– Кто еще состоит в 17N?

Совместными усилиями они назвали еще пятнадцать имен.

– Больше никого? Кто предводители?

Толстяк замялся. Артемида прицелилась в него кинжалом. Толстяк выпалил:

– После смерти Ясона Тедеску один Мирон Коста правит 17N!

Однорукий выкрикнул: