— А зачем?

— Кент, вы согласны проехать туда, куда я сказал, с одним из наших сотрудников?

— Ну, ладно.

Шон посмотрел на Уити тот изобразил на лице недоуменную гримасу. Они понимали, что Кент настолько напуган, что говорит одну лишь чистую правду; они знали наперед, что криминалистический анализ не даст ничего интересного в отношении сабли, но они должны были потянуть за все возможные ниточки и отразить все это в отчете, но пока связанная с отчетом писанина еще только отдаленно маячила на горизонте.

— Я должен скоро получить черный пояс, — вдруг объявил Кент.

Они разом оглянулись и посмотрели на него.

— Да?

— В субботу, — продолжал Кент. Его лицо блестело от капелек выступившего на нем пота. — Мне потребовалось на это три года, и… и именно поэтому я и пришел сюда сегодня утром: лишний раз убедиться, что я в хорошей форме.

— Угу, — протянул Шон.

— Послушай, Кент, — сказал Уити, и Кент с улыбкой посмотрел на него. — Пойми, я делаю это не без причины, и сейчас, начни ты протестовать, на твои протесты никто не обратит внимания.

К тому времени, когда Надин вместе с другими причастившимися детьми выходила из задних дверей церкви, злость и раздражение на Кейти уже меньше беспокоили Джимми, уступив место растущей тревоге за дочь. Конечно, Кейти задерживалась где-то допоздна и водилась с парнями, которых Джимми не знал, но чтобы так наплевательски отнестись к сестре — это было на нее не похоже. Сестры по отцу обожали ее, и она, в свой черед, тоже очень любила их — водила их в кино, в кафе-мороженое, учила кататься на роликовых коньках. Недавно она раззадорила их торжеством, намеченным на следующую субботу, как будто День Бакингема можно было считать национальным праздником, как, к примеру. День святого Патрика или Рождество. В среду она пришла домой пораньше и поднялась наверх к девочкам, чтобы обсудить и выбрать одежду, а заодно и посмотреть, как они будут выглядеть в том, в чем решили идти на праздник. Она сидела на кровати, а девочки прохаживались перед ней взад-вперед, демонстрируя выбранные наряды, советуясь с ней насчет причесок, макияжа для глаз, походки. В результате спальня сестер после этой «демонстрации мод» напоминала магазин одежды, по которому прошелся смерч, но Джимми не возникал. Кейти помогала девочкам и еще в одном деле: используя трюки и уловки, которым Джимми сам когда-то обучил ее, она умела придать самым обыденным мелочам такой вид, что они выглядели весьма внушительно, просто даже как весьма уникальные вещи.

Так почему же она проигнорировала Первое причастие Надин?

Может, она была связана каким-то ранее данным важным обещанием. А может быть, она встретила какого-нибудь нового парня с внешностью кинозвезды и пренебрежительным отношением ко всему, что не касается непосредственно его особы. Может, она просто забыла.

Джимми встал со скамьи и пошел по проходу вместе с Аннабет и Сэрой. Аннабет сжимала его руку; крепко сжатые челюсти и отсутствующий взгляд яснее ясного говорили о том, что творится сейчас у него в душе.

— Я уверена, что с ней все в порядке. Она болтается где-нибудь, но она в порядке.

Джимми, улыбнувшись, кивнул головой и вместо ответа сжал руку жены. Аннабет, понимающая его физическое состояние, умеющая вовремя протянуть и пожать руку, сочетающая в себе нежность и практицизм, была для Джимми тем простым и прочным основанием, на котором стояла его семья. Она была женой, матерью, лучшим другом, сестрой, любовницей и духовником. Без нее — Джимми был в этом абсолютно уверен — он вновь загремел бы на Олений остров или еще куда похуже, например, в колонию строгого режима в Норфолке или Седар Джанкшн, где жизнь до того страшная, что у заключенных выпадают зубы.

Когда он, через год после освобождения из тюрьмы и замены оставшихся двух лет заключения пробацией[7], встретил Аннабет, его отношения с Кейти только-только начали понемногу устанавливаться. Она, кажется, уже привыкла к тому, что он постоянно должен находиться рядом — но все еще проявляла настороженность, хотя немного оттаяла, — да и сам Джимми привык к тому, что постоянно чувствовал себя усталым — усталым от работы по десять часов в день; от ежедневных поспешных путешествий через весь город сначала к своей матери, которая водила Кейти в школу и приглядывала за ней после уроков, потом — на работу, а вечером после работы Джимми снова заезжал к матери и снова ехал с дочкой обратно домой. Он чувствовал не только усталость, но и страх; оба эти чувства, казалось, поселились в его душе навсегда и стали настолько привычными, что он перестал обращать на них внимание. Он просыпался с чувством боязни — боязни, что Кейти, неловко повернувшись во сне, задохнется; боязни, что ухудшающаяся экономическая ситуация приведет к тому, что он потеряет работу; боязни, что Кейти упадет со шведской стенки во время школьной перемены; боязни, что он не сможет купить ей того, что она захочет; боязни того, что вся его жизнь будет такой, как сейчас, и в ней уже никогда не будет ничего, кроме страха, любви к дочери и опустошающей усталости.

С чувством этой опустошающей усталости Джимми пришел однажды в церковь, где Вэл Сэвадж, один из братьев Аннабет, венчался с Терезой Хикки. И жених, и невеста, оба коротышки, были на редкость некрасивыми и злобными. Джимми представлял в своем воображении, что эта пара, следуя семейной традиции, вскорости обзаведется выводком неразличимых для постороннего глаза, курносых, злобных, мстительных шарообразных существ, которые будут шататься взад-вперед по Бакингем-авеню. Вэл работал в команде Джимми в то время, когда у Джимми была команда, и был благодарен Джимми за то, что тот взял все на себя и один, спасая всю свою команду, парился два года в тюрьме, а потом три года был на поруках. Все его подельники знали, что он мог запросто сдать их с потрохами и выйти сухим из воды. Вэл, у которого не только руки и ноги были маленькими, но и мозг тоже, наверняка боготворил бы Джимми, не женись тот на пуэрториканской девчонке, жившей по соседству.

После смерти Мариты окрестные сплетники единодушно решили: ну, вот ты и получил свое, согласен? Именно так бывает с теми, кто не хочет жить как все. А что касается Кейти, то с нее просто не сводили глаз: такова участь всех детей, воспитывающихся в неполных семьях.

Когда Джимми вернулся с Оленьего острова, предложения посыпались на него, как из рога изобилия.

Джимми был профессионалом, одним из лучших воров-домушников, когда-либо действовавших в этих местах; ему наверняка было уготовано почетное место в пантеоне воровской славы. Но даже когда Джимми сказал «нет, спасибо» и выбрал прямую дорогу, выбрал ради ребенка, что всем было понятно, люди кивали головами и улыбались, потому что знали наперед: он снова станет на прежний путь, как только окажется перед дилеммой — внести очередной взнос за машину или купить Кейти рождественский подарок.

Но этого не произошло. Джимми Маркус, проявивший прямо-таки гениальность в начале воровского пути и нашедший в себе силы не возвращаться на него; Джимми, который стал главарем команды, еще не достигнув возраста легального потребления алкоголя; профессионал, за которым числилось ограбление склада «Келдар Текникс» и множество других дел, ни разу не оступился на выбранном пути, а люди решили, что он попросту смеется над ними. Вдруг прошел слух, что Джимми ведет переговоры с Элом Де Марко насчет покупки принадлежащего ему углового магазина на условиях, что прежний старик-владелец уходит от дел со значительной суммой денег, которую Джимми якобы удалось утаить при расследовании дела «Келдар Текникс». Джимми, вступив во владение магазином, облачился в фартук — ну что ж, так тому и быть, решили соседи.