– Ну, что же он спит-то все время? И ему:

– Лень, не надо, ребята тебе дают, и хватит.

Чтобы не расстраивать лишний раз Викторию Петровну, я прятал для Леонида Ильича пакет со снотворным на ночь в тумбочку заранее, до ужина. А если Виктория Петровна увлечется телевизором, совал ему прямо в руки за столом. Но ему все время было мало, он рылся в тумбочке, в шкафу, в портфеле, искал заначку.

Мы понимали, всякие уступки, излишки – дело подсудное: не дай Бог, что случится… Мы обо всем докладывали личному врачу, о каждой таблетке, выданной накануне вечером или среди ночи, и он заносил все в историю болезни. Мы, «прикрепленные», заводили разговор об излишках таблеток и с Рябенко, и с Чазовым. Оба отвечали:

– Это не наше дело.

Для главного медика Кремля Чазова – «не наше дело», а для охраны – «наше? Снять с себя личную ответственность целиком Евгению Ивановичу не удалось.

После Родионова личным врачом стал молодой, очень принципиальный Михаил Косарев. Он поблажек Генеральному не давал и нас решительно предупредил:

– Что случится, вы будете отвечать.

Брежнев перед сном вызывал Косарева и требовал снотворных.

– Полежите, уснете, – отвечал доктор.

Через несколько минут вызывал снова. Михаил Титович оставался непреклонен:

– Нельзя. Нельзя, Леонид Ильич. Это опасно для здоровья.

Брежнев начинал ругаться в самой жесткой форме, грубил:

– Выгоню! Не нужен ты мне! Ты должен мне помогать, а не… Звони Чазову.

Доктор звонил Чазову, своему непосредственному начальнику. Евгений Иванович просил выдать дополнительные таблетки. Удивительно, но факт – Косарев оставался непоколебим:

– Нет. Не дам. Не имею права. Я уже выдал то, что полагается. Приезжайте и сами решайте.

И Чазов покорно приезжал. И также покорно выписывал дополнительные таблетки.

Боялся за кресло? Почему же Косарев не боялся? Для него клятва Гиппократа, честь врача, а проще и конкретнее говоря, здоровье и безопасность пациента были дороже должностей и званий.

Брежневу Чазов докладывал о состоянии здоровья всех членов Политбюро. Андропову он тоже докладывал обо всех, плюс и о состоянии здоровья Генерального. Но этого очень мало – просто информировать. Тут больше видна забота страхующегося чиновника о себе, чем врача – о пациенте.

Мы ведь, собственно говоря, занимались с Евгением Ивановичем Чазовым одним делом, потому что здоровье тоже входит в комплекс безопасности. Физическая охрана – первый фронт, охрана здоровья – второй фронт. Я не могу себе представить: кто-то целится из укрытия в Генерального секретаря, я знаю об этом, вижу и – молчу из боязни потерять должность.

Что должен был сделать Евгений Иванович? Прийти и сказать Генеральному секретарю, как есть: «Вы себя губите. Я это вижу как врач. И как врач ничем не могу помочь вам, потому что вы не хотите меня слушать, вышли из-под моего контроля. Я не могу быть соучастником… Прошу вас об отставке».

Одни лекарства сменялись другими, вместо ноксирона появились следа, ативан и прочие. Мне и моим коллегам приходилось вновь и вновь изучать внешний вид таблеток, дозы, чтобы не перепутать, выдавать по предписанию. Мы, далеко не врачи, занимались делом хлопотным и рискованным. Брежнев, к сожалению, считал себя достаточно здоровым, с врачами дела не хотел иметь и доверял только нам, охране.

При честном Косареве запас резервных таблеток не уменьшился, стал даже больше. Брежнев подходил к соратникам, членам Политбюро: Ты как спишь? Снотворными пользуешься? Какими? Помогает? Дай попробовать». Никто ему не только не отказывал – старались услужить. Передавали лекарства из рук в руки. Не было среди них товарищей, все – политики в чистом виде с характерами подхалимов. Услуживая шефу, они губили его. Правда, за лекарствами они вынуждены были обращаться к своим врачам, и те докладывали личному врачу Брежнева. Дела это в принципе не меняло.

Жестокие игры…

Больше других старались услужить Черненко и Тихонов, которые сами увлекались снотворными. Андропов почти всегда передавал безвредные пустышки, по виду очень похожие на настоящие лекарства. Это не являлось спецзаказом, производство их было налажено за рубежом, и мы приобретали. Видимо, идея с пустышками принадлежала Чазову.

Между двух огней оказался первый заместитель начальника КГБ С.Цвигун. Он знал, что его шеф дает вместо лекарств пустышки, и сам Андропов предупреждал его об ответственности. Но отказать Генеральному секретарю «в личной просьбе» у него не хватало мужества, Цвигун передавал настоящие сильнодействующие снотворные. Вот как вспоминает об этом Чазов:

«Брежнев, считая его своим близким и доверенным человеком, изводил его просьбами об успокаивающих средствах. Цвигун метался, не зная, что делать: и отказать невозможно, и передать эти средства – значит, усугубить тяжесть болезни. А тут еще узнавший о ситуации Андропов предупреждает: «Кончай, Семен, эти дела. Все может кончиться очень плохо. Не дай Бог, умрет Брежнев далее не от этих лекарств, а просто по времени совпадут два факта. Ты же сам себя проклинать будешь».

В январе 1982 года после приема безобидного ативана у Брежнева развился период тяжелой астении. Как рассказывал Андропов, накануне трагического 19 января он повторил свое предупреждение Цвигуну. Днем 19 января я был в больнице, когда раздался звонок врача нашей «скорой помощи», который взволнованно сообщил, что, выехав по вызову на дачу, обнаружил покончившего с собой Цвигуна. Сообщение меня ошеломило. Я хорошо знал Цвигуна и никогда не мог подумать, что этот сильный, волевой человек, прошедший большую жизненную школу, покончит жизнь самоубийством».

Подмена настоящих лекарств увеличивала степень риска для больного и еще больше доставляла хлопот охране. Леонид Ильич глотал горстями пустышки, сон не наступал, он натыкался на настоящие таблетки и такими же горстями глотал их. Он мог своими руками убить себя. Нам приходилось проявлять максимум изворотливости, чтобы всюду подкладывать ему поддельные таблетки вместо настоящих. В последнее время мы полностью меняли все наборы, которые он сам себе заранее заготовлял.

Кто-то из членов Политбюро подсказал Брежневу запивать лекарства… водкой: лучше усваивается. Леонид Ильич справился у Чазова: правда ли? Правда, ответил Евгений Иванович, но предупредил, что пользоваться этим нужно редко и осторожно. Подтверждение звучало для Генерального как моральное разрешение, тем более что для него, как человека всесильного, не существовало норм. Выбор пал на «зубровку». Как-то мы приезжали в Беловежскую пущу, белорусские руководители угостили этой местной водкой, настоенной на травах, в красивых граненых бутылках. Она ему понравилась. Теперь у охраны появились новые хлопотные обязанности: чтобы у Генерального в любое время дня и ночи была под рукой «зубровка», но чтобы он как можно меньше пил и чтобы вообще обо всей этой истории знало как можно меньше народу, даже из его окружения.

Куда бы мы ни ехали, в портфеле обязательно везли бутылку «зубровки». И где бы ни были – на высоком приеме в Кремле или на заводе, – после себя не оставляли ни недопитых, ни пустых бутылок.