– Да, это я, – ответил он, не глядя на Ирму.

– Тебе известно, кто я такая, верно?

– Да. Очень даже известно. Вам что-то нужно? – Обгоревшие на солнце руки держали тачку за рукоятки, синие русалки извивались, готовые сорваться с места.

– Просто хотела поблагодарить за спасение.

– А, это…

– Может, пожмем друг другу руки?

Странный парнишка отпрыгнул назад, будто необъезженный жеребенок, затем неохотно опустил поднятые к небу глаза.

– Честно говоря, я и думать забыл об этом, как только док и юный Джим положили вас на носилки. – Он скорее походил на человека, протянувшего ей потерянный зонтик или посылку, чем на спасителя.

– Ты бы слышал, что рассказывает о случившемся мистер Майкл!

На красно-коричневом лице появилось подобие улыбки.

– Вот он-то у нас отличный парень!

– Именно это он говорит о тебе, Альберт.

– Правда? Ни черта себе. Извините, мисс, вырвалось – нечасто приходится болтать с важными леди вроде вас. Ну, мне пора бы дальше работать. До свидания. – Резкое движение запястий привело русалок в действие. Извозчик ушел, а Ирма почувствовала себя совершенно отвергнутой.

Для миллионов людей некоторые из бесконечных мгновений на земле не поддаются стандартному измерению, они кажутся моментом вечности, никак не связанным с календарем или бьющими часами. В памяти Альберта Кранделла короткий разговор у озера будет растягиваться всю его довольно долгую жизнь и впоследствии заполнит целый летний день. Что Ирма сказала и как он ответил – это было не так уж важно. Более того, один только взгляд на ослепительное существо, в чьи блестящие черные глаза он так упорно отказывался смотреть, практически лишил Альберта дара речи. Теперь, десять минут спустя, в уединении среди сырости и кустарников молодой человек опустился на пустую тачку и вытер пот с рук и лица. У Альберта имелось достаточно времени, чтобы восстановить душевное и физическое равновесие, ведь он был совершенно уверен в том, что больше никогда не заговорит с Ирмой Леопольд.

Едва Альберт скрылся в прогале из лавровых кустов, как Майк, с точностью трех деревянных фигурок на швейцарских часах, вышел из дома, а Ирма (среди фигурок всегда есть девушка) появилась у входа в лодочный сарай.

– Наконец-то я познакомилась с твоим Альбертом.

Майк искренне просиял, как это всегда бывало при упоминании его друга.

– Ну? Разве я был не прав?

Милый Майкл!.. Удивляясь тому, что неуклюжий парень с красным лицом вызывает у него такое восхищение, Ирма ступила в ожидавшую лодку.

Погода по-прежнему стояла теплая и солнечная, ежедневно по безмятежному озеру совершались прогулки под звон горного ручейка. Фитцхуберты лежали на вытянутых плетеных креслах в окружении зеленых изгородей и наблюдали за исходом сезона. Этим летом воздух в Лейк-Вью был на удивление неподвижен. Слышалось жужжание пчел над клумбой желтофиолей под окном гостиной, то и дело с озера доносился тихий смех Ирмы. За дубами и каштанами по крутой дороге коричневого цвета скрипели экипажи Хасси, пугая голубей на газоне. Белый павлин спал, два спаниеля тоже дремали в тени.

Вместе Ирма и Майкл исследовали каждый уголок: розарий полковника, огород, осевшую площадку для крокета, извилистые аллеи, ведущие к восхитительным маленьким беседкам с чугунными садовыми креслами с орнаментами в виде папоротника, которые идеально подходили для детских настольных игр. Миссис Фитцхуберт, замечая их на мостике держащимися за руки, вздыхала:

– Как счастливы! Как молоды! – А потом спрашивала у мужа: – И о чем они только говорят целыми днями?

Иногда Ирма болтала лишь ради того, чтобы запустить слова в чистый воздух, как дети запускают воздушного змея. Майку не требовалось отвечать или даже слушать, лишь бы он был рядом, и локон густых волос падал на глаз, когда он наклонялся через поручень, чтобы кидать гальку в разинутую пасть каменной лягушки.

Ближе к вечеру накрытое косыми тенями озеро остыло, несколько листочков желтели среди тростника.

– Дорогой Майк, даже не хочется думать о том, что лето почти закончилось, и мы больше не поплаваем.

– Оно и к лучшему. – Ловко направляя плоскодонку через кувшинки, Майк ухмыльнулся. – Вообще-то, плавать на этой старинной лодке небезопасно.

– Ох!.. Тогда водным прогулкам точно конец!

– Что ж, было здорово.

– Миранда любила говорить, что все начинается и завершается в одном и том же месте, в одно и то же время…

Майк, наверное, слишком сильно навалился на жердь, и лодка неуклюже наклонилась вперед, под прогнившими досками забулькала вода.

– Извини, я тебя не забрызгал? Чертовы корни лилий…

Кувшинки закрылись и спрятались. Белый лебедь изящно выплыл из камыша. Молодые люди постояли немного, глядя, как он летит над водой и скрывается среди ивовых зарослей. Именно таким Ирма запомнит Майкла Фитцхуберта наиболее отчетливо. Внезапно он будет являться ей в Булонском лесу или под деревьями в Гайд-парке: локон светлых волос свешивается на один глаз, взгляд следит за полетом лебедя.

Той ночью горный туман спустился из соснового леса и не рассеивался до позднего утра. Озера не было видно из окна дома садовника, и мистер Катлер занялся теплицами, предсказывая ранний приход зимы. В лавке Манассы некоторые покупатели утренних газет еще спрашивали, не слышно ли чего новенького про таинственное исчезновение в колледже, но их интерес понемногу слабел. Ничего нового не было – по крайней мере, ничего того, что причислялось к новостям на веранде Манассы. Большинство местных признали, что история со Скалой окончена, и пора обо всем позабыть.

Последняя прогулка по озеру, последнее легкое прикосновение ладони… Невидимая, неощутимая сеть мрачных событий пикника продолжала шириться.

За завтраком миссис Фитцхуберт глянула на укрытый туманом сад и решила дать горничным указания о том, что пора снимать ситцевые шторы – скоро их ждут бархат и кружево в Тураке.

– Окорок явно переварен, – сказал полковник. – Черт, куда подевался Майк?

– Он попросил принести кофе в его комнату. Ты должен признать, что эти двое идеально подходят друг другу.

– Еще и неровно порезана на голени!.. Ты о ком?

– О Майкле и Ирме Леопольд, конечно же.

– И для чего они идеально подходят? Для дальнейшего размножения?

– Хватит пошлостей. Я видела их вчера у озера… У тебя что, совсем нет сердца?

– Да какое, черт возьми, отношение мое сердце имеет к переваренному окороку?

– Надоел со своим окороком! Я пытаюсь сказать, что наша маленькая наследница сегодня придет на обед, а ты все никак не поймешь.

Для Фитцхубертов своевременное появление вкусных блюд на громадных подносах в столовой было священным ритуалом, вносящим четкость и регулярность в их праздные и в остальном бесформенные дни. Одновременно с ударом индийского гонга, в который била горничная в прихожей, нечто вроде гастрономического хронометра в желудке Фитцхубертов тоже внутренне объявляло время.