– Нет, нет, ничего не случилось…

– Странная ты какая-то сегодня. И да, теперь я чувствую, что с тобой что-то не так… Плохо отдохнула, что ли? И не загорела совсем… Почему не загорела-то, а?

– Погоды не было…

Веничка, отстранив ее от себя и крепко держа за плечи, заглянул в круглые, полные отчаяния глаза, смотрел долго и внимательно, словно пытался увидеть в них причину странного и непонятного поведения подруги.

– И все-таки что-то случилось у тебя, Лесь! – осторожно предположил он, отпуская руки. – Ты совсем другая какая-то! Будто красок в тебе больше нет… Поблекли все краски, выгорели. Я же вижу…

– Да не придумывай! Тоже мне, зоркий орлиный глаз нашелся! Что ты там можешь видеть? Поедем лучше пообедаем куда-нибудь в приличное место, я вина хорошего выпить хочу!

– Ну вот, вроде начинает проклевываться моя прежняя рыбка… Слышу привычные капризные нотки, слышу! Приказывайте, мадам, приказывайте! Большой бородатый мужик весь в вашей власти!

– А давай поедем в тот ресторанчик за городом! Помнишь, где барбекю прямо около столика делают? Мяса хочу! Большой кусок! И чтобы с кровью!

– Ага, давай, молодец! – с улыбкой раззадоривал ее Веничка. – Еще что-то милое-родное слышится! Хочу-хочу-хочу! Всего и много хочу, и сразу, и прямо сейчас! Пациент скорее жив, чем мертв! А то напугала меня до смерти…

Он улыбнулся ей ласково добрыми влажными глазами, как будто прикрыл теплым одеялом, завел машину, лихо вырулил на проезжую часть.

– Веничка, а ты когда-нибудь в карты играл? – неожиданно для себя вдруг спросила Леся. – У нас в городе много таких заведений, где в покер играют, например?

– Да ты что, какие заведения… Они давно все прикрыты, разве что на квартирах собираются любители, поигрывают слегка…

– Да я знаю, что все прикрыто! Но ты сам в покер играешь? Ты вообще азартный в этом смысле или нет?

– В смысле покера – нет, не азартный. Мне азарта в моем деле с лихвой хватает, художника без азарта не бывает.

– Значит, покер ты не любишь, да?

– Чего ты ко мне вдруг привязалась с этим покером, не пойму? Что за странное любопытство?

– Да я просто спросила… Трудно тебе ответить, что ли?

– Нет, не трудно… Не люблю я такие развлечения, вот и весь ответ. Это скорее удел неудачников, место свое в этой жизни не нашедших. Такой же уход от реальности, как у алкоголиков и наркоманов.

– А может, у них эта страсть врожденная? В крови сидит, жить не дает? Ну, вот как болезнь, например? Они ведь тогда и не виноваты вовсе? Природа в них взяла и вложила этот порок – и живи с ним, как хочешь! А природу человеческую уже исправить нельзя, надо с ней жить как-то! И понимать таких людей надо, не осуждать!

– Нет, Лесь, ты не права! Так все на свете можно на природу списать! А порок – это всего лишь лень духовная, нежелание устроить в себе свой собственный мир, работать над ним… Это ведь труд тяжкий, не всем под силу! Но одни трудятся и создают, а другие не хотят трудиться, просто катятся вниз по наклонной плоскости… Банально звучит, но верно.

– А человеку порочному можно помочь, как ты думаешь? Ну, если будет с ним рядом другой человек, который протянет руку, чтобы он удержался и больше вниз по наклонной плоскости не катился?

– Нельзя, Лесь! Нельзя…

– Но почему? Почему ты так категорически это отрицаешь?

– Да потому… Потому что духовная лень помощников не терпит, она их отвергает, ненавидит даже! Она своих позиций никакому помощнику не сдаст! Только сам человек, ею пораженный, может с ней справиться, больше никто!

– Но если он сам не может… Всякие ведь причины бывают…

– Ну да… Причины всегда можно придумать, вместо того чтобы тяжким трудом заняться. Вытаскивать себя из собственного болота за волосы, как барон Мюнхгаузен, – это ведь тяжкий труд… Но вся подоплека вопроса именно в том и состоит – чтобы сам… А чужая помощь только вредит, понимаешь?

– Нет, не понимаю. Почему вредит-то? Если человек всем сердцем хочет помочь…

– Ага, ага. Всем сердцем хочет помочь… И превращается в созависимого. Вот тебе еще одна сломанная судьба, только и всего. И вообще… Чего ты мне сегодня такие странные вопросы задаешь, не понимаю?

– Да так, ничего… Просто на философию потянуло…

Леся отвернулась к окну, задумалась. Вдруг увиделось ей в этот момент лицо Саши, так ясно увиделось… И подумалось с жалостью: «Сидит там сейчас один, в Людкиной квартире, и поговорить ему не с кем… И я тут мучаюсь без него! Вон, Веничку всякими вопросами пытаю. Зачем я его пытаю, если он все равно помочь мне не может? Бессмысленно как-то все, честное слово… Когда не знаешь, как помочь тому, кому очень хочешь помочь. А если этот самый Сомов вообще свою Стеллу не разлюбит, что тогда? Всю жизнь бедному Саше по сочинским квартирам придется прятаться? Так ведь и с ума сойти можно… И почему бы ему в другой город не переехать, где его никто не знает? Сюда, например… Можно здесь квартиру снять, я б ему помогла… И не покушалась бы даже нисколечко на его свободу! Мне же ничего не надо, только видеть его иногда, и все…»

– Веничка, а дорого у нас в городе жилье снимать? – повернулась она к нему с новым вопросом.

– Не знаю, Лесь! Насчет квартир не знаю, мне студию мой приятель за копейки сдает, чисто символически. А зачем тебе?

– Да так…

– А я вижу, что не так! Что с тобой, говори? Ты другая совсем, изменилось в тебе что-то! Вот чувствую, что изменилось, а определить не могу! Не цепляет как-то… Ты разлюбила меня, что ли?

– Чтоб разлюбить, прежде полюбить надо! – вдруг зло рассмеялась Леся, не совладав с неожиданно снова нахлынувшей и уже знакомой волной раздражения. – У нас что, любовь с тобой разве, Веничка? Ты прям серьезно так считаешь?

– Конечно, Лесь. А как же? Я художник, я такие вещи чувствую! Иначе я б с тобой не встречался! Адюльтер только тогда оправдан и красив, если любовь есть! А если нет – тогда это скотство и блуд!

– Да какая разница-то? Какая? – закричала Леся, повернув к нему злое раздраженное лицо. – Пусть будет блуд, пусть адюльтер, хоть как назови! Разницы-то никакой! И любовь тут ни при чем вообще! Да ты понятия не имеешь, что такое настоящая любовь, вот что, дорогой мой! Ты забавляешься мной как игрушкой, как живой обезьянкой, только и всего! И мне это ужасно нравилось раньше, да! Потому что… Потому что я не знала, как это бывает, когда по-настоящему любят…

– А теперь, стало быть, знаешь? – тихо и холодно спросил Веничка.

– Да. Теперь знаю! Теперь я знаю, да! Но мне от этого вовсе не легче! А совсем даже наоборот…

– Понятно, что ж! Так бы сразу и сказала, голову бы мне не морочила…

Веничка вдруг резко затормозил, от чего она чуть не ткнулась носом в лобовое стекло, и решительно начал разворачивать машину, не сказав ей больше ни слова, будто ее здесь и не было, будто ехал он куда-то один и вспомнил вдруг, что срочно надо вернуться обратно, к недоделанным делам, которые куда важнее и интереснее, чем барбекю в загородном ресторанчике.