* * *

– Как насчет рождественского вечера в Салеме? – предложила Хоуп, ныряя под одеяло.

– Я бы с радостью, только у меня язык не повернется попросить у Люка машину. Ведь ему тогда пришлось бы остаться дома.

– Ты прав, милый Джош, это неудобно.

– С каких пор ты дразнишь меня «милым Джошем»?

– С тех пор как поняла, что я твоя, и решила найти способ ответить тебе тем же.

Повернувшись к нему, Хоуп сбросила одеяло. На ней ничего не было.

– Скажи, ты действительно мой? – спросила она, садясь на него верхом.

Долго ждать ответа не пришлось.

* * *

После переезда Джоша Люк превратил его комнату в кабинет. Сначала он думал сам там поселиться, но в этих стенах ощущалось и былое присутствие Хоуп. Работе это не мешало, чего нельзя было сказать о сне.

Достав из внутреннего кармана пальто документы, украдкой вынесенные из Центра, Люк уселся за стол, чтобы внимательно их изучить. Кривые выглядели необычно, и чем дольше он их изучал, тем больше сомневался, что причиной этого стала неисправность электродов. Эти аномалии не давали ему покоя, хотелось скорее убедиться в необоснованности возникших подозрений.

* * *

Хоуп проснулась с первыми лучами солнца. Утренний свет затопил лофт, солнце, лившееся сквозь стекла, выбелило паркет. Хитро улыбнувшись, она пощекотала крепко спавшему Джошу щеку. Он что-то пробормотал и засунул голову под подушку, но она приподняла подушку и шепотом попросила:

– Испеки мне блинчиков!

– Я тебя умоляю, Хоуп!..

– С кленовым сиропом.

– Нет.

– Сегодня у нас годовщина.

Джош повернулся к ней. Его взгляд выражал недоумение.

– Какая годовщина?

– Нашей первой ночи.

– Да ладно!

– До чего же мне нравится твоя легкая склонность к хамству!

– Не морочь мне голову! Мы впервые провели вместе ночь десятого ноября.

– Ну вот ты и проснулся. Что насчет блинчиков?

– С тобой не соскучишься, – буркнул Джош, вставая.

Натянув джинсы, он встал за кухонную стойку.

– Когда ты меня познакомишь со своим отцом? – спросила она, подсаживаясь к нему.

– Кто-нибудь когда-нибудь сумеет расшифровать зигзаги женской мысли? – вздохнул Джош, закатив глаза.

– Можно поинтересоваться, какой смысл ты вкладываешь в эту фразу?

– Как ты перескочила от блинчиков к моему отцу?

– Мой папа часто их пек, и ты сейчас зажигал газ совсем как он. Так же отдернул руку, как будто конфорка сейчас взорвется.

– Железная логика!

– Ну как, нанесем ему визит?

– Мы с ним давно не виделись.

– Почему?

– Поссорились, вот почему! Говорить о нем мне охота не больше, чем возиться с блинами.

– В чем причина ссоры?

– Это старая и долгая история.

– Хочу, чтобы ты с ним помирился.

– И не подумаю! Вообще-то при чем тут ты?

– Если у нас когда-нибудь будут дети, мне хочется, чтобы они могли любить дедушку.

Джош окинул ее странным взглядом.

– Не надо строить такую физиономию! – прикрикнула на него Хоуп. – Можно подумать, я предрекла конец света. «Когда-нибудь» – не то же самое, что «прямо сейчас».

– Может, сначала выпьем кофе, а потом рассмотрим вопрос о конце света и моем отце в придачу? – предложил Джош, заливая воду в кофеварку.

– Сначала пообещай меня с ним познакомить. Ты меня понял, Джош?

– Четко и ясно.

– Откуда взялось это выражение?

– Это он любил так говорить. Ты сделала так, чтобы его голос прозвучал в его отсутствие. Всякий раз, когда он устраивал мне нагоняй, кончалось это фразой: «Надеюсь, ты меня понял? Четко и ясно?»

Хоуп приподнялась на цыпочки и сняла с полки две чашки.

– Ночью мне снился кошмар, – сообщила она.

– С тобой это часто бывает с тех пор, как мы тут поселились. То ли сам лофт тебе не подходит, то ли уличные фонари слишком ярко светят… Я попытаюсь что-нибудь придумать, чтобы загородить окна.

– Ты не спрашиваешь, про что был кошмар?

– Я и так знаю. Ты говоришь во сне, Хоуп.

– Что я наговорила в этот раз?

– Что я – терпеливейший на свете человек, – ответил Джош, выкладывая два блина на тарелку и ставя ее перед Хоуп.

– Мне снилось, что мы идем по берегу океана, потом я вдруг сворачиваю к волнам, и ты меня отпускаешь. Я тону, не пытаясь сопротивляться. Мне было не страшно умирать, но, очутившись под водой, я испугалась, что потеряю тебя.

Джош обнял ее.

– Ты непревзойденная пловчиха, а я быстрее тебя бегаю, так что твой кошмар дважды нереален. Я бы тебя поймал, не дав уйти под воду.

– Я так паршиво себя чувствую!

– Паршиво – это как?

– У меня ощущение, будто я – это не я.

– Мы заработались. У тебя в организме чего-то не хватает: то ли магния, то ли железа. Хочешь, сходим к врачу?

– Не говори глупости, у меня самой отец – врач.

– Тогда посоветуйся с ним. Он сможет что-то прописать, чтобы ты крепче спала.

– Никогда! Мой отец теряет разум, когда дело касается моего здоровья. Кажется, никого на свете столько не кололи от столбняка, как меня, – при любой царапине!

– Тогда наведайся в университетскую клинику, сдай анализ крови, он покажет, что не так.

– И не подумаю! Я боюсь уколов.

– Как хочешь. Пойду узнаю про машину Люка. Мы проведем два дня на морском берегу, ты отдохнешь и вернешься, забыв про свое паршивое состояние.

– Что тебя во мне привлекает? Кроме груди.

– Почему ты спрашиваешь?

– Надо будет нарисовать над сосками брови, тогда ты хоть иногда будешь думать, что смотришь мне в глаза.

– Перестань, Хоуп, я смотрел на них потому, что ты голая.

– Как и мое лицо.

– Как я могу не заводиться, когда ты стоишь передо мной в чем мать родила?

– Между прочим, ты не ответил на мой вопрос. Что такой мужчина, как ты, находит в такой девушке, как я?

Джош бросил ей кухонный фартук.

– Иногда, – сказал он, – невозможно объяснить, что ты к кому-то чувствуешь, просто знаешь, что этот человек заводит тебя туда, где ты никогда не бывал.

– А где ты никогда не бывал до знакомства со мной, Джош Кеплер?