Трава на лужайках засыпана сухими листьями, кое-где виднеются лужи и голая земля. Теперь любители перекусить в обед на свежем воздухе придут сюда не раньше весны. Мимо спешат прохожие, и я читаю их знаки. Вот пожилая женщина остановилась неподалёку перехватить сумки с продуктами. Морщинистыми руками она перекладывает свёртки, раскладывая покупки поудобнее. Её знаки возраста рисуют картину счастливой жизни. Она была счастлива – ещё совсем недавно. Последние несколько лет пропитаны грустью, политы горькими слезами одиночества. Других знаков не видно, и я могу только гадать о причинах её несчастий. Чья-то смерть? Или другая потеря? Ссора, так и не окончившаяся примирением? Перевожу взгляд на свою забинтованную руку и пытаюсь представить, о чем расскажут в старости мои знаки. Мне страшно думать о грусти, охватившей меня с первых дней папиной болезни. Неужели эта печаль останется со мной навсегда? И больше не будет ничего хорошего? Неужели все оставшиеся мне годы окрасятся скорбью этой потери?

Кто-то дотрагивается до моего плеча и прерывает мои развесёлые мысли. Обернувшись, встречаю взгляд Оскара. Широкий ремень сумки наискосок прочерчивает его грудь, руки глубоко упрятаны в карманы. Очки чуть криво устроились на носу, тёмные кудри взъерошены.

– Ты пришла, – произносит Оскар, глядя на меня с любопытством.

– А ты не ожидал? – улыбаюсь я в ответ. Всё это так глупо, мы будто играем во взрослых или в шпионов. – Особого выбора мне не оставили. Этому замечанию усмехается Оскар.

– Да, извини, наверно, слишком таинственно получилось. – Он шуршит ботинком по опавшим листьям и обводит взглядом площадь. – Ну что, прогуляемся?

Я киваю, и мы бредём куда-то, отбрасывая с каждым шагом опавшие листья.

Удаляясь от правительственного здания, мы шагаем молча. Точнее, вслух мы ничего не произносим, но в голове у меня далеко не тишина. Мы не сделали и десяти шагов, а я уже попыталась расшифровать знаки на коже Оскара (сбоку хорошо виден кусочек будто бы древесной коры, покрывающей шею) и вздрогнуть от неожиданно вспыхнувшего в мозгу вопроса: «Интересно, есть ли у Оскара любимая девушка?» Эту мысль я поспешно отбрасываю подальше.

– Может, зайдём в кафе, как в тот раз? – поворачивается ко мне Оскар.

– Вообще-то… у меня есть встречное предложение.

– Да? Ну ладно, веди, – с любопытством разрешает он.

– Здесь недалеко. Направляясь к музею, я слышу за спиной шаги моего спутника. Нам только перейти площадь, я знаю: там ещё открыто. Незнакомый мне куратор у столика регистрации тихо напоминает:

– Мы закрываемся в семь. Времени достаточно. Я с улыбкой киваю ему в ответ. – Ты привела меня в музей? Ты это серьёзно? Не боишься сюда возвращаться? – шепчет Оскар, стягивая шапку и запихивая её в сумку.

– Когда-нибудь всё равно пришлось бы прийти, – так же тихо поясняю я. – Хочу тебе кое-что показать.

По обе стороны фойе две совершенно одинаковые лестницы ведут на второй этаж. Когда-то я заставляла папу ждать целую вечность, выбирая, по какой из них подниматься.

Поворачиваю к ступенькам, и Оскар не отстаёт ни на шаг. Я знаю, в какой зал мне хочется попасть. Папа часто приводил меня в музей в субботу утром, пока мама нежилась в постели, отсыпаясь за неделю. Каждый раз мы старались посмотреть выставки в разных залах, но в конце концов оказывались в одном и том же месте. В нашем любимом зале.

Каменные стены музея покрыты надписями, всюду картины в тяжёлых рамах, латунные перила лестниц отполированы тысячами рук. Ступеньки тоже истоптаны, но только с одной стороны, будто бы за долгие годы посетители выбирали самый быстрый путь вверх и вниз по лестнице. Я всегда ступаю по другой, позабытой половине ступенек.

Эхо наших шагов разносится по фойе мелодией восхождения.

На площадке второго этажа мы ненадолго останавливаемся. Если подняться ещё на один пролёт, то войдёшь в зал с книгами из кожи тех, у кого не осталось родных, о ком некому позаботиться. Эти книги стоят в музее, и мы все вместе отдаём им должное и помним их истории.

Через высокую арку мы проходим к залам, где собраны экспонаты о нашей истории, книги старинных сказок.

Здесь всё напоминает мне о папе. Словно он здесь, и, стоит присмотреться, я найду его склонившимся над какой-нибудь витриной и услышу: «Леора, иди сюда. Смотри, как интересно».

Папа очень любил этот зал и старые сказки.

– Вот и пришли. Оскар обводит взглядом стеклянные ящики, в которых хранятся наши реликвии, памятники нашего прошлого. Некоторые книги за стёклами открыты, так что можно прочесть отрывки историй нашего города, другие поражают великолепными фигурками ручной работы и иллюстрациями. Все эти истории рассказывают о том, как зародилось наше общество, о том, как наши традиции влияют на наше настоящее.

– Почему мы пришли именно сюда? Почитать тебе сказку на ночь? – Оскар заглядывает в другую витрину. – В последний раз я был здесь много лет назад, в далёком детстве. За окнами сгущаются сумерки, а в зале освещены только экспонаты, словно призраки, окружённые серыми тенями.

– Сказки? Ты уверен, что всё это лишь сказки? – недоверчиво спрашиваю я. – Разве не здесь основы нашей истории, нашей веры?

– Полагаю, именно этому нас учили, – хмуро отвечает Оскар, прислонившись к одной из витрин. – «Истории и легенды – наше прошлое. С прошлым мы проживаем настоящее». Так сказано в скрижалях нашего города. Эти слова мы заучивали наизусть ещё в школе.

– Ты так говоришь, будто на самом деле это неправильно.

Кроме нас здесь только ещё один посетитель, в другом конце зала, наш разговор никто не подслушает, даже нечаянно. Не знаю, почему я так разволновалась, мы же просто разговариваем, никакого преступления в этом нет. Или есть?

– Разве можно выбрать – верить в историю или нет? Удачно, что в полутьме не видно, как раскраснелись мои щёки. Я не привыкла спорить, мне никогда не приходилось отстаивать своё мнение. – То есть ты думаешь, что все эти события действительно произошли? – со странной ухмылкой спрашивает Оскар, указывая на экспонаты вокруг – изображения Святого, Белой Ведьмы и других персонажей хорошо известных легенд. В который раз я вижу старинные фолианты, много лет распахнутые на самых интересных страницах, вспоминаю Мел, чья кожа испещрена символами легенд и сказаний, словно воочию вижу статую Святого и в памяти всплывает всё, чему нас учили в школе.

– Конечно, всё это было на самом деле. – В полутьме зала легко быть храброй, отвечать дерзко и вызывающе, когда не видишь выражения лица собеседника. – То есть я хочу сказать, что некоторые истории похожи на сказки, потому что они очень древние. Кое-какие эпизоды выдуманы, это связано с представлениями наших предков о мире. Но в каждой сказке есть большая доля правды. Как будто… – Закрыв глаза, я вспоминаю папины объяснения. – Представь себе цветок: есть красивая верхушка – лепестки, то, что выдумали позже, и есть корень – правда. То, что было на самом деле. – Так странно: когда лицо собеседника видно смутно, кажется, что можно поведать ему все секреты, словно говоришь сама с собой. – Это всем известно.