Я отправил факс в Клуб путешественников и сообщил, что планирую провести экспедицию в духе Хейердала, в некотором роде по его стопам, и потому хотел бы сфотографироваться с одним из членов моей команды рядом с их глобусом.

И вот мы с Мартином уже сидим в самолете. Вылет из Осло задержался из-за каких-то неполадок. Что-то надо было заменить, но что именно, нам никто не объяснил. Может быть, стульчак унитаза, а может быть, и крыло. Никакой информации не было обнародовано. Мы сидели в аэропорту и все курили и курили. Мартин курит все время разные сорта. У него нет приверженности к определенной марке. Мартин рассказывал мне, что как пойдешь покупать сигареты, можно просто свихнуться. Пускай, мол, лучше табачные короли не слишком на него надеются. Он собирается вот-вот бросить и потому сейчас накуривается впрок. Тут мы читаем в газете, что Фрэнк Синатра лежит в Лос-Анджелесе при смерти. Несомненно, это придаст особую остроту нашему пребыванию в Нью-Йорке, если окажется, что он при нас умрет. Мыслишка не слишком благородная, но все же. И вот теперь-то уж самолет наверняка свалится, раз я так подумал.

В аэропортовском автобусе случилось из ряда вон выходящее происшествие. Кто-то из пассажиров направился к шоферу с отвалившимся сиденьем. Дело было в час пик, народу много. Мужчина с громоздким сиденьем под мышкой протискивался вперед, и на лице у него было выжидательное выражение; очевидно, он-то думал, что шофер похвалит его или похлопает по плечу за то, что он такой внимательный, но получил холодный прием. Шофер попросил его вернуть сиденье на то место, откуда он его взял. Это было печальное зрелище. Мужик, как наказанный, потащился обратно через битком набитый салон. Это было плачевное зрелище. Такими мелкими поражениями весьма богата наша жизнь. Думаю, мне бы и в мысли не пришло тащить отвалившееся сиденье к шоферу, чтобы сообщить тому о поломке. А мужик так сделал. И схлопотал за это неприятность.

Мысли во время первого полета.

Мысль номер один. Я вижу полуостров Лабрадор. Там внизу лежит снег. Низкое солнце. Море.

Мысль номер два. Жизнь — это экстремальный вид спорта.

Мысль номер три. Я лечу со скоростью девятьсот километров в час, до земли отсюда десять тысяч метров, температура за бортом пятьдесят градусов ниже нуля.

Мысль номер четыре. Это место — между жизнью и смертью. Как раз, так сказать, посерединке.

Мысль номер пять. Если подумать, в таком месте находится сейчас относительно немного людей. Это как-то выделяет меня из толпы.

Мысль номер шесть. Только теперь, в возрасте двадцати девяти лет, я по-настоящему заинтересовался спортом. Раньше я считал, что спорт — это для дураков. Теперь я так больше не думаю. Мы с Мартином уже несколько раз говорили о мировом чемпионате по футболу, а на прошлой неделе у меня было пять интересных бесед о бобслее.

Мысль номер семь. Я доверил свою жизнь посторонним людям.

Мысль номер восемь (под впечатлением только что пролистанного журнала «Нэшнл джиографик»). An explorer is someone who goes to the edge of knowledge and brings back something new.[16]Туда-то мы и собираемся отправиться. The edge of knowledge.[17]Именно туда, и никак иначе.

В Нью-Йорке мы не теряли времени даром. Мы зарегистрировались в YMCA (Американской христианской ассоциации молодых мужчин), где можно получить дешевые гостиничные места. У Ассоциации есть пункт о христианской направленности ее деятельности, однако останавливаться у них можно и не будучи христианином. Мартин пошел принимать душ, а я стою и дожидаюсь, когда закончит говорить по телефону мужчина итальянской наружности. Повторив несколько раз «too much, too much», он наконец кладет трубку. Ну слишком так слишком! Такое не мешает и повторить несколько раз. Когда он закончил, я позвонил в Клуб путешественников. Они не ждали нас так скоро, вдобавок засомневались, можно ли позволить нам снимать в их помещении. «Послушайте!» — говорю я и сообщаю, что буду у них прямо сейчас.

Бернард, дежурный у входа в Клуб путешественников, вызывает свою начальницу, которая выражает крайне скептическое мнение относительно нашего проекта. Тихий океан никогда не был покрыт льдом, не моргнув глазом, безапелляционно заявляет она. «Это ты так думаешь», — говорю я. А я думаю иначе. Дама-начальница отправляется к своему начальнику. Начальство на начальстве, один над другим — бесконечная цепочка. Возвращается дама с небольшой депутацией и объявляет, что они должны обсудить наш вопрос, так что наведайтесь, мол, завтра. Назавтра мы снова тут как тут, и начальственная дама говорит нам: «О'кей! Можете снять свою фотографию. Но это будет стоить вам сто долларов». Но сперва мы должны заполнить кучу формуляров, Клуб намерен обезопасить себя на тот случай, если мы — вообразите себе такое! — не дай бог, вздумаем воспользоваться его добрым именем и общественным весом в неблаговидных целях. Мне даже выписывают квитанцию. И затем один из секретарей фотографирует нас с Мартином перед глобусом, позади глобуса и сбоку от глобуса. Это тот же самый глобус, что и на фотографии Хейердала, но с тех пор его переставили в другое, гораздо менее интересное помещение. Ни бегемота на стене, ни бивней, никакого тебе вождя клана Фергюса, ни даже, на худой конец, фотографии негра со вздыбленными волосами. Комната темная и унылая. Я спрашиваю себя: почему так. Может быть, с тех пор, как все на земле уже открыли, такие клубы отыграли свою роль? От былого великолепия не осталось следа. Теперь здесь царят тишина и запустение. В гостиной не видно отдыхающих в креслах путешественников, покуривающих сигары и попивающих джин-тоник и между делом заключающих друг с другом пари, кто скорее совершит кругосветное путешествие, или строящих планы новой экспедиции, основанные на секретных картах или легендах, тайну которых им кто-то открыл перед смертью. Все, что можно было открыть, уже открыто. Для Клуба путешественников настали плохие времена. Тут тоже свое падение конъюнктуры. Ничего удивительного, что они берут сто долларов за пользование своим глобусом. Секретарь все щелкает и щелкает моим маленьким «Инстаматиком», а начальство, заглядывая в дверь, прохаживается на наш счет, потому что для него мы выглядим слишком непрофессионально. Да и одеты мы не в строгие костюмы. После съемок с нами провели короткую экскурсию по залам. Внушительные старинные помещения, полные раритетов со всего света и портретов всех путешественников, которые ныне или в прошлом были связаны с клубом. На стенах осталось место для новых портретов, и я бросаю замечание в том смысле, что кое-кому, может быть, придется еще произвести переоценку своих взглядов относительно распространения льдов в районе Тихого океана. Я высказываю это очень тонко, с почти незаметным ехидством.

Затем мы с Мартином ради праздника расщедрились на экскурсию на статую Свободы и сфотографировались там. Свобода — хорошая вещь! Она заслуживает памятника. На свете тьма несвободных людей. Так что нам чертовски повезло. На катере, конечно, полно японцев, которые кормят чаек. Ох уж эти японцы! Не одно, так другое.