Гроза бушевала вовсю, ливень неистово молотил по черепичным крышам. Когда трое друзей подошли к входным дверям, глухой ропот грома сменился оглушительными раскатами, и ослепительно сияющее копье ударило в полуразрушенный купол тронного зала.

— Похоже, твоя коронация пройдет не совсем по обычаю, — заметил Браннок. — Бьюсь об заклад, каменщики к полнолунию не управятся.

— И трона не будет, — подтвердил Кедрин, вспоминая лужу шлака, в которую превратился трон Андурела во время его поединка с Тозом. — Но это не страшно. Как-нибудь обойдемся.

Они влетели внутрь. Сапоги оставляли блестящие следы на узорчатых плитках, покрывавших пол прихожей. Учтивые слуги засуетились, принимая промокшие плащи. Тепшен Лал и Браннок уже осматривали клинки, проверяя, не попала ли в ножны вода. Кедрин, не взявший с собой оружия, подошел к высокому окну и протер запотевшее стекло. Снаружи стало темно, и слуги расставляли горящие факелы в позолоченные шандалы вдоль стен.

— Принц Кедрин, — сенешаль вышел вперед. Его великолепное парадное облачение горело золотом и серебром. — Госпожа Уинетт просит, чтобы ты явился к ней как можно скорее. Она у принцессы Эшривели.

— У принцессы?! — переспросил Кедрин. — Что-то случилось?

Будь они в Тамуре, сенешаль бы высказал свое мнение. Но в Андуреле были другие правила. Он лишь слегка качнул запястьем.

— Не знаю, принц. Ты ей срочно нужен — вот все, что мне известно.

После непринужденной обстановки портовой таверны все эти церемонии особенно раздражали Кедрина. Да, Белый Дворец — это не Твердыня Кейтина.

— Благодарю, — произнес он. Прозвучало грубовато, но извиняться не полагается. Кедрин направился через зал к винтовой лестнице.

Тепшен и Браннок последовали за ним. Их присутствие до некоторой степени успокоило и позабавило юношу. Интересно, что думают все эти чинные сенешали и мажордомы по поводу двух варваров, которые ходят за принцем по пятам и чуть ли не повторяют каждое его движение. Пожалуй, когда он покинет этот дворец, тут станет поспокойнее, и жизнь потечет по привычному руслу.

Однако бывали минуты, когда Кедрину хотелось побыть в одиночестве.

Перед дверью в покои Эшривели он остановился.

— Не думаю, что там мне угрожает опасность, друзья мои.

Тепшен понимающе кивнул и что-то пробормотал. Однако Кедрин заметил, что оба задержались у порога — ровно настолько, чтобы убедиться, что дверь открыла именно Уинетт.

— Кедрин! — она улыбнулась и подняла голову, чтобы поцеловать его в губы. — Я так рада тебя видеть. Где ты был?

Кедрин положил руки на плечи жене и чуть отстранился, любуясь ею. Как всегда, Уинетт выглядела очаровательно, но в ее голубых глазах таилась тревога.

— В гавани, — ответил он. — Повидал Галена Садрета. Что-то случилось?

— Эшривель сама не своя, — Уинетт озабоченно покачала головой. Светлая прядь выбилась из ее прически, и Кедрин поспешил убрать ее. — Она твердит, что недостойна присутствовать на коронации и клянется, что просидит взаперти до самого отплытия в Эстреван.

Кедрин огляделся. В прихожей, где они стояли, ничто даже не намекало на присутствие сестры принцессы.

— Она в спальне, — пояснила Уинетт. — И отказывается выходить.

— И что от меня требуется?

Уинетт взяла его за руки и повлекла через прихожую к двери из розового дерева.

— Я спорила с ней все утро. Потом пришли Ирла и Арлинне, пытались ее переубедить, но все без толку. Надеюсь, хоть ты чего-нибудь добьешься.

— Постараюсь, — отозвался Кедрин, хотя особого воодушевления не испытывал.

Уинетт улыбнулась. Ее улыбка излучала доверие, и Кедрин почувствовал, что у него вырастают крылья.

— Постарайся, пожалуйста, — прошептала она и, постучав в дверь, крикнула:

— Эшривель! Кедрин пришел!

В ответ донеслось что-то неразборчивое. Скорее всего это означало «уходите оба».

— Он хочет с тобой поговорить, — настойчиво произнесла Уинетт и толкнула дверь.

Кедрин проследовал за женой. Из-за непогоды в просторной спальне Эшривели было темно. Свечи бросали по углам тени, в очаге горел огонь, отчего воздух казался тяжелым. Пол устилали толстые ковры, бирюзовые с серыми разводами, словно Идре текла под ногами, разбиваясь о подножье широкой кровати. Прозрачный полог казался застывшей волной. Сбоку стоял туалетный столик с мазями и красками для лица, которые недавно вошли в моду. Кедрин вдруг понял, что Уинетт никогда не тратила времени на такую чепуху — да и не нуждалась ни в чем подобном. Переступив порог, принц замер в смущении: он сообразил, что Эшривель лежит в постели в одном халате. При виде гостей она поспешно запахнула полы, прикрыв ноги.

— Здравствуй, Эшривель, — приветливо проговорил Кедрин. — Можно мне войти?

— Ты король, — послышался голос принцессы — совсем тихий, казалось, слезы лишили ее сил. — Вернее, скоро станешь королем… но это неважно. Ты можешь входить всюду, куда пожелаешь.

Кедрин подошел к кровати. Высокие окна все чаще озарялись вспышками молний, стекла то и дело дребезжали от раскатов грома. У самой кровати, словно на страже, стояли стулья. Кедрин присел, Уинетт опустилась рядом. Эшривель подняла голову, и он увидел, что ее волосы, длинные и светлые, как у Уинетт, растрепались и спутались.

— Я пришел не как король, а как друг.

— Друг? Как ты можешь считать себя моим другом? Ты должен меня ненавидеть, — последние слова она произнесла, зарывшись лицом в подушку.

— Глупости, — сказала Уинетт. — Это недостойно тебя.

— Я на самом деле недостойная, — отозвалась Эшривель, — и глупая.

— Но с чего я должен тебя ненавидеть? — спросил Кедрин.

— Я запятнала себя, — произнесла Эшривель страдальческим тоном.

— Запятнала? Чем?

Кедрин посмотрел на жену. Та пожала плечами и нахмурилась, меж ее изящно изогнутых бровей залегли две морщинки.

— Я отдалась Хаттиму, — простонала Эшривель. — Если бы я не уступила ему, отец был бы жив. А я встала на сторону узурпатора!

Она сорвалась на крик и снова упала лицом в подушку. Ее плечи, укрытые тонким шелком, дрожали.

— Посмотри на меня, — мягко сказал Кедрин.

Эшривель не ответила, и тогда он наклонился, взял ее за плечи и повернул к себе лицом.

Его потрясла перемена в этой женщине. Он считал ее красавицей, даже сейчас она была красива, но ее лицо превратилось в бледную маску и не выражало ничего, кроме стыда и скорби. Она осунулась, под запавшими, покрасневшими от слез глазами залегли темные круги. Прикусив нижнюю губу, Эшривель неподвижно смотрела на Кедрина. Юноша покосился на Уинетт. Сестры были очень похожи. Когда-то он даже лелеял мечты о браке с Эшривелью. Теперь младшая сестра выглядела старше. Чувство вины, терзавшее ее, переполняло широко раскрытые глаза. Уинетт улыбнулась мужу, побуждая его продолжать разговор, но улыбка ее была тревожной.