Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он плакал так сильно, как не плакал ни разу в жизни, ну если только там, на футбольном поле… Будто впервые, наконец, он открыл запретную дверь и разрешил себе выплеснуть всю боль, которая накопилась за ней за всю его жизнь.
«Зачем? Для чего ты, там, наверху, заставил меня поверить в то, что моя жизнь может быть другой? Почему позволил мне быть нужным, любимым тогда, когда я дошел до грани; почему не дал сломаться и исчезнуть там, на футбольном поле? Зачем было протягивать мне руку, если сейчас ты наотмашь бьешь меня ей? Зачем???? Зачем????», — его шепот сменялся яростью, и, сжав кулаки, ревя, как зверь, он орал в темноту…
Две его жизни — с ними и та, далекая, без них, два разных чемодана опыта, эмоций, чувств и ценностей, столкнулись, как теплый влажный воздух с сухим, и вызвали в его душе смерч, вихрем которого беспощадно, с корнями, вырвало все, что было в его душе, без остатка, до единой частички…
***
Литры алкоголя, череда бесконечных тусовок, чужие дома, постели, женщины, имена которых он даже не пытался запомнить, статьи в СМИ, общественное осуждение…
«Да плевать мне на вас всех! На ваше гребаное мнение», — говорил он сам с собой в пьяном тумане, — Вы… Все вы… Вам ведь, на самом деле, ни до кого нет дела! И вы хватаетесь за чужое грязное белье лишь только потому, чтобы показать им, всем остальным, какие вы хорошие, достойные и безупречные! К черту, понятно вам, идите все к черту!»
И он пил. Пил до того момента, пока мозг не переставал думать о чем-либо, пока не впадал в отключку….
Сколько было их — таких дней, он не считал… Он просто открывал глаза по утрам — это самое большее, что он мог сделать.
Но однажды тому, кто там, наверху, видимо все это надоело….
В один из очередных пробегающих мимо дней, сидя на пассажирском сиденье новенького Порше рядом с очередным кем-то, он услышал визг покрышек, металлический скрежет и чей-то крик. А потом наступила темнота….
***
Нет. Он не погиб… Видимо у того, наверху, были на него другие планы.
Хен сидел в коридоре больницы, задумчиво изучая гипс на сломанной руке, когда услышал за спиной голос подполковника Чан Вона, друга его отца…бывшего отца…
— Вижу жив.
— …………
— Это радует. Это радовало бы их.
— ……………
— Видимо, это важно для всех, кроме тебя…
— ……………
— Кто ты, Хен Мин?
— …………….
— Чего ты хочешь от жизни?
— …………….
— Каков твой путь?
— ……………
— Знаю, больно. Тебе очень больно, Хен. Ты потерян. Тебе страшно… И это нормально, Хен, испытывать это сейчас…
Слезы, опять эти чертовы слезы, катились по его щекам неконтролируемым потоком…
— Ты чувствуешь себя брошенным, одиноким и слабым…. Но это не так. Ты не одинок. Ведь даже если их нет рядом, даже если ты не можешь ощутить тепло объятий твоей матери, часть того, кем ты стал — их продолжение, а значит, они всегда будут с тобой.
— …………
— «Достаточно ли сильно я люблю его, — спрашивала меня твоя мать, — чтобы этот ребенок был счастлив? Как думаешь, достаточно сильно?».
— …………….
— Любовь, Хен, их любовь никуда от тебя не уйдет и будет жить столько, сколько позволишь. Освободи для нее, мой мальчик, место в своем сердце…. Отпусти свою боль и страх.
— …………..
— Но это то, что думаю я. Что выберешь ты — решать тебе.
Звук уходящих шагов становился все тише и тише, а Хен так и продолжал плакать….
Через три месяца он подал документы в военную академию…
Глава 4
«Что? Ну кто в такую рань»? — Катя пыталась нащупать рукой телефон, который ну никак не хотел нащупываться около восьми часов утра.
— Да, — сонно промычала она.
— Катя, это Ильин, — звонил дирижер оркестра.
— Петр Иванович? Вы чего звоните? Да еще в такую рань? Я, между прочим, в отпуске…. Длительном отпуске…
— Да знаю я, знаю… Но тут, понимаешь, дело такое… Денисов у меня заболел… А нам через три дня на художественной выставке в посольстве, в Сеуле играть… малым составом…. Кроме тебя никто не спасет, Кать. Сигнал сверху, понимаешь. Отказать не могу.
— Когда на репетиции быть?
— Сегодня, Катюша, в два.
«Ну в два, так в два. В Сеул, так в Сеул. Там, кстати, и сакура цветет… Давно мечтала полюбоваться», — подумала Катя и, нащупывая тапки ногами, выползла с кровати.
***
«Всем здравствуйте, садитесь», — подполковник Лобанов тихо закрыл дверь кабинета и, придвинув стул, сел посередине стола. «Сегодня стало известно, что США руками южнокорейских спецслужб готовит покушение на высшее руководство КНДР. Вероятно, к такому решению их подтолкнула готовность лидера КНДР перебросить до 100 тысяч солдат в помощь ДНР и ЛНР. Известно, что агент южнокорейской разведки будет через три дня на художественной выставке в посольстве России в Сеуле. Наша задача — выявить личность исполнителя, предотвратить покушение на лидера КНДР и помешать воплощению планов США.
Ты, Леша, завтра вылетаешь в Сеул. Гриша документы тебе подготовил. По легенде ты — богатый англичанин, владелец судоходной компании, коллекционирующий импрессионистов.
Коллекционирующий потому, что жена твоя от них без ума… А жену свою ты любишь, оттого и балуешь… Директору филармонии, где Катя твоя, уже позвонили, поедет, в общем с тобой для полноты образа…». — Тут Лобанов сильно засмущался, взял в руку шариковую ручку, задумчиво повертел ее в руках, потом несколько раз постучал ей по столу и продолжал: «На выставке для обеспечения вашей безопасности и оказания полного содействия будут агенты КНДР. Они знают тебя в лицо, Леша, поэтому найдут сами. Гриша тоже полетит с вами. Но на выставке присутствовать не будет. Займется анализом видео с камер и аудио с прослушки из штаб — квартиры. Вопросы есть?» — Лобанов вопросительно посмотрел на присутствующих.
— А если что-то пойдет не по плану, если что-то случится с Катей? — спросил Смирнов, упершись взглядом ястреба в зрачки Лобанова.
С ней не может ничего случиться, потому что она ничего не знает, Леша.
Смирнов выходил из штаба с каким-то смутно ощутимым беспокойством в душе… Но что именно встревожило его, он так и не понял.
Глава 5
Катя укладывала чемодан. Она решила не брать с собой много вещей — три дня, это не так уж и много. Да и вопрос «что надеть» никогда особенно ее не волновал, что, в свою очередь,