дело разливался по всем помещениям, а ровесники Марты из десятых и одиннадцатых классов и во всем не издавали громких звуков, а уверенно двигались к своим классам, как хозяева этой жизни.

– Привет, – увидев Марту, обрадовалась ее подруга Снежана, с которой они сидели вместе на всех уроках уже несколько лет.

– Привет, – ответила Марта, усаживаясь на стул.

– Ты чего такая сонная?

– Я чуть не проспала. Легла и уснула.

– Была бы физкультура, я бы тебя даже поддержала, но не в случае с Раисой, – за глаза, ребята звали учителя математики просто по имени, отбросив ненужное отчество.

Снежана была стройной девушкой. Главным поводом для гордости она считала свою длинную шею и потому предпочитала заплетать волосы в косу, чтобы демонстрировать окружающим свое достоинство. Большие голубые глаза за тонкими стеклами продолговатых очков всегда горели любопытством. Глядя на Марту и Снежану со стороны, поначалу трудно было представить, что они подруги, но стоило узнать их чуть лучше, как становилось понятно, что девушки понимают друг друга с полуслова.

Прозвенел звонок, и все поспешили занять свои места. Не прошло и минуты, как в класс зашла Раиса Геннадьевна. Ее темно серый брючный костюм был узнаваем издалека и стал чем-то вроде сигнала ученикам – если видишь костюм, то лучше обойди стороной. Из всех учителей именно Раиса Геннадьевна по праву считалась самой строгой и требовательной.

В классе воцарилась тишина, и десятки юных глаз устремились на учителя, готового объяснять новую тему.

Поначалу Марта внимательно слушала, но затем ей вспомнился утренний сон. Хоть она и смотрела на доску, но перед глазами всплыл почти растворившийся образ. Она видела себя со стороны, видела, как чье-то темное очертание садится на самый край кровати. От этого на душе стало тепло, словно этот кто-то принес вместе с собой покой. И действительно, когда Марта проснулась от обиды на родителей не осталось и следа. Только едва уловимое эхо глубоко-глубоко в сердце.

– Ларионова? Ларионова, доброе утро! – голос Раисы Геннадьевны вернул Марту обратно в класс.

Все смотрели на нее. Кто-то улыбался, но большинство ждали интересную развязку.

– Марта, ты с нами?

– Простите, – она опустила голову, чтобы избежать испепеляющего взгляда.

– Что я сейчас говорила?

– Не знаю.

– Что? Громче.

– Простите, я прослушала.

– Ну что же. Будем считать, что это предупреждение. Но если ты еще раз не повторишь мои слова, когда я скажу, то считай, что у тебя двойка.

– Хорошо.

Вплоть до самого звонка Марта внимательно слушала Раису Геннадьевну, но та больше ее так и не спросила.

2

Урок следовал за уроком. Самый обычный школьный день, когда после звонка коридоры пустели, а ученики набивались в небольшие классы, рассаживаясь в строго определенных местах. Каждый человек по-своему вспоминает школьные годы. Для кого-то это кажется мукой, для кого-то весельем, а, может быть, всего по чуть-чуть. Но если взглянуть отстранено, то с уверенностью можно сказать только одно: школьные годы – это время, когда взрослые заботы еще не успели захватить тебя, и потому ты можешь мечтательно смотреть на таинственную и такую манящую жизнь, что ждет впереди.

Но у школьной жизни, как и у всего на свете, есть и обратная сторона. Дети, да и не только дети, а просто люди, часто бывают жестоки по отношению друг к другу. Находятся те, кто попадает им под руку и становится мишенью для насмешек и издевательств. Для этого вовсе не нужны серьезные причины, а достаточно какой-нибудь мелочи – лишь бы нашелся повод. Чаще всего эти дети ни в чем не виноваты, а те, кто над ними издевался, через какое-то время будут искренне раскаиваться, но это уже не исправит содеянного.

Можно сказать, что Марта была в числе мишеней. Не постоянных, но одноклассники то и дело позволяли себе глупые шутки или неприятные прозвища. Но большую часть времени она была для них серой мышью. Человеком, которого никто не замечает и не хочет замечать. Марта не думала о том, что будет через год или два. Она не знала, куда будет поступать после школы и даже не представляла, как справится с экзаменами. Иногда тихонько она приоткрывала дверцу собственной души и смотрела на ту себя, какой хотела быть. В ее фантазиях это была прекрасная высокая стройная девушка с длинными волосами до пояса. Она стояла на сцене Концертного зала имени П. И. Чайковского и с закрытыми глазами играла «Муки любви» Крейслера – произведение, о котором, наверняка, не слышал ни один из ее одноклассников. Эта девушка ничего не боялась и не стеснялась. Она была сильной, настолько сильной, что могла не скрывать своего истинного лица, и ей вовсе не нужна была рубашка свободного кроя, что скроет излишнюю худобу. Она была счастлива. Боясь спугнуть столь смелые мечты Марта захлопывала дверь, вешала на нее тяжелый воображаемый замок, и возвращалась в реальность, где никак не могла похвастаться и каплей храбрости.

Оставив позади алгебру, физику и литературу, пришлось идти на историю, где заунывный Степан Васильевич медленно и монотонно зачитывал из учебника тему, даже не пытаясь кого-либо заинтересовать. Он то и дело прохаживался между рядами, чтобы убедиться, что никто не играет в телефон, не ест и не занимается другими делами, которым совершенно не место на столь важном уроке. Кто-то, конечно, пытался его слушать, но через какое-то время, чувствовал, как начинает засыпать. Марта и Снежана сидели в левом ряду у стены и переписывались в тетради, которую специально для этого завели. В конце каждого дня одна из них забирала тетрадь с собой – хранили ее по очереди.

– Пойдем сегодня гулять? На набережной открылся магазин с комиксами. Я бы сходила – написала Снежана и подвинула тетрадь к подруге.

– Не могу.

– Точно! Четверг! Скрипка? Давай тогда завтра?

– Нет, день рождения тети.

– Это которой? Той, что с собаками, или той, что странная? Хотя они обе странные, – Снежана на секунду остановилась и тут же зачеркнула последнюю фразу, а потом добавила. – Прости.

– Папина сестра, – даже здесь Марта была немногословна, и главным двигателем выступала подруга.

– Поедете туда?

– Да.

– А скрипка?

– Нет.

Степан Васильевич неожиданно стукнул по столу учебником и устремил взгляд в конце класса.

– Сергеев, я все вижу. Телефон сюда давай!

– Я уберу.

– Не надо мне никаких уберу! Я сам уберу! – его тяжелые шаги по направлению к провинившемуся заставляли дрожать пол.

– Семен Васильевич, я правда больше не буду.

– А больше и не надо. Давай сюда или по-другому поставлю вопрос.

– Ну, пожалуйста! – взмолился несчастный Максим Сергеев.

– Хорошо.