Камъян сам хотел бы знать ответ, но он должен был что-то сказать. Этот опытный гунг помолчал немного, потом произнёс:

– Камень скажет.

– Камень! Камень! – начали выкрикивать гунги, и их крики эхом пронеслись под сводами пастои. Все знали, что когда в роду возникает безвыходная ситуация или когда нет ответов на какие-то вопросы, камень, брошенный самой старой варой в фигурку Амэ, даст ответ. Самой старой в роду была Кила. За свою долгую жизнь она родила много гуабонгов и была опытной матерью. Кому, как не ей, теперь обратиться к их общей матери.

Камъян выкрикнул имя старухи и постучал своим патругом по каменному полу. Все охотники поднялись и отошли от аяка, сделав несколько шагов вглубь пастои, где размещались вары с детьми, и где стоял камень с фигурой праматери Амэ рядом с черепами. Вары не вмешивались в разговор гунгов и до этой минуты занимались своими повседневными делами: нянчили младенцев, оббивали камнями добытые ранее шкуры, чтобы те были мягкими, очищали скребками выкопанные ими коренья. Рядом с ними молодые, не проявившие пока себя ни силой, ни ловкостью, ни охотничьим опытом юбуры, которых пока никто не считал гунгами, делали попытки под присмотром мамоша самостоятельно изготовить орудия труда и охоты. Когда Камъян выкрикнул имя Килы, и гунги отошли от аяка, только тогда остальные члены рода оставили свои занятия, исключая кормящих матерей.

– Кила, – Камъян вытянул вперёд руку, указывая на седую старуху, – твой камень спросит Амэ. Гунги уходят от нас, а большие животы вар, – охотник кулаком постучал по своему, – не приносят много гуабонгов. Амэ гневается. Почему?

Кила с трудом поднялась с подстилки из сухой травы, почесала себе бок, потом склонила голову, ловко поймала в этом месте вошь и отправила её в рот. Её глубоко посаженные глаза были мутными от старости, грудь дряхлой, а кожа на теле облезлой. Несколько пучков седых волос осталось только на плечах и на животе.

Камъян сделал жест рукой одному из юбуров, и тот подал ему с пола небольшой осколок обсидиана. Потом охотник грозно и протяжно крикнул, после чего резко развёл руки в стороны. Вары, расположившиеся рядом с плоским камнем, расползлись со своими детьми в стороны. Камъян вложил Киле камешек в руку.

– Спроси Амэ!

Старуха слегка подбросила осколок, прищуриваясь. Видимо, она плохо различала перед собой маленькую фигурку прародительницы. Потом неумело замахнулась и сделала бросок. В гробовой тишине камень преодолел расстояние в пять шагов и ударился об высоколобый череп апшелока, отскочил от него и сбил фигурку Амэ. Та скатилась на подстилку из травы. И снова наступила тишина.

– Апшелоки! – выкрикнул Камъян, и каждый в роду понял, что тот хотел сказать. Камень не просто так попал в высоколобый череп и сбил фигурку Амэ. Было очевидно, что праматерь даёт объяснение своей немилости к гуабонгам. Необходимо убить апшелока и съесть его не только гунгам, но и варам, чтобы те нарожали как можно больше детей. Охотникам же это принесёт удачу. Получив ответ, гунги вернулись к аяку и сели вокруг него кружком. Остальные члены рода продолжили свои дела.

Юбур Ллой вышел из пастои, чтобы набрать в примыкавшем к ней лесу сухих веток для поддержания огня. Именно это занятие было возложено на него старшими. Он уродился не таким как все, этот молодой гуабонг. Хотя крепким телом он не отличался от своих сверстников, однако не мог соперничать с ними в житейских навыках. На охоте Ллой обязательно спугивал добычу, когда его соплеменники уже подобрались к ней незамеченными, брошенный им камень редко попадал в цель, а мамош Чуг всегда сердился на него, потому что у его ученика не получалось правильно сколоть при изготовлении патруг, чего нельзя было сказать об остальных юбурах. Ллой с отвращением ел мясо апшелока, и старался незаметно отбросить полученный им от старших кусок. Он был не таким, как все, и понимал это сам. Этот юбур чувствовал сострадание к любой жертве побоев в роду, ему было некомфортно в такие минуты, хотя остальные его соплеменники выражали восторг. С недавнего времени его потянуло к Лее – молоденькой варе, но Ллой отчётливо понимал, что ему никогда не суждено с ней слиться, как и с любой другой варой, если он останется таким никчёмным, если со временем не сумеет подняться в глазах своих сородичей. Но как этого добиться, если любое дело, которое он ни начинал бы, проваливалось? Видимо, до конца своих дней ему, Ллою, суждено будет вместо того, чтобы наравне с остальными гунгами охотиться, собирать сухие ветки, дабы не дать погаснуть аяку.

С охапкой сушняка Ллой вернулся в пастою и сложил его у стены входа. Отсюда он наблюдал за живыми горячими языками аяка, которые становились всё меньше и меньше. Он не решался пока тревожить гунгов, сидевших кругом, и выжидал. Отсюда, со своего места, он разглядывал Лею, что вместе с остальными варами очищала скребком от земли корни пакуйи. В это же время на юную вару бросал взгляды Оун. Та, сменив позу, прижалась спиной к стене пастои, поджала ноги в коленях и раздвинула их. Чёрные глаза охотника сверкнули дьявольским огнём. Оун заелозил на своём месте, водя из стороны в сторону широкими плечами и играя желваками. Оранжевые языки один за другим начали пропадать. Самое время было их подкормить сухими ветками, и Ллой направился к аяку. Он встал за спинами охотников и начал громко кряхтеть, чтобы те поняли, что его следует подпустить для выполнения своей обязанности. Первым поднялся Оун. Он грубо оттолкнул юнца и направился к варам. Ллой выронил из рук охапку сушняка и начал торопливо её собирать, чтобы успеть бросить ветки в аяк, до того как охотник вернётся на своё место. Такой гунг, как Оун, не даст спуску нерасторопному юбуру, если тот заставит его ждать. Охотник же отошёл к дальней стене и встал, возвышаясь своим крепким, мускулистым телом над юной варой по имени Лея. Занятая своим делом, та не сразу увидела перед собой гунга. Она медленно подняла глаза вверх, и первое, что её напугало до того, что аж волосы на её хрупких плечах поднялись дыбом, было возбуждение, охватившее соплеменника. Поросшая густыми волосами грудь Оуна часто вздымалась, а его чёрные глаза сверкали диким блеском из-под нависших над ними бровей. Лея была ещё молодой варой, и ей не доводилось иметь близость ни с кем из гунгов, поэтому вид Оуна сильно её напугал, и она крепче прижалась спиной к каменной стене. Остальные вары уже заметили интерес одного из своих сородичей к молодухе. Их большие рты растянулись в довольных улыбках, и все они закивали головами в знак одобрения. Оун нагнулся, схватил Лею за волосы и поставил перед собой, демонстрируя своё возбуждение. Гунг потащил Лею к противоположной стене пастои и швырнул на пол, после чего бросился на неё и навалился всем телом. Та не сопротивлялась, хотя по её рукам и ногам время от времени пробегала дрожь. Гунги у аяка повернули головы в ту сторону, где волосатая спина Оуна покрыла хрупкое тело молодой вары. Понаблюдав немного за действом, женская половина рода продолжила свои занятия, и только все до последнего юбура, включая Ллоя, досмотрели весь акт до конца. Оун поднялся с пола, на котором продолжала лежать Лея, и постучал себя по груди. У аяка встали со своих мест сразу двое охотников. Оба они были возбуждены. Эти гунги сделали несколько шагов к тому месту, где продолжала лежать молодая вара. Между ними вспыхнула потасовка, переросшая в шумную драку. Оба охотника избивали друг друга в кровь, и схватка могла бы закончиться чьей-нибудь гибелью, если бы не пара хороших ударов дубины, что оказалась в руке Камъяна. Оглушённые гунги остались лежать на полу, а старший рода тем временем приблизился к Лее. Он не мог скрыть своих намерений.