Несколько прохожих обернулись на него, но теперь ему было все равно — он был слишком возбужден, да к тому же большинство горожан, которых он встретил на пути, были так заняты своими делами, что вряд ли его запомнили. Он внимательно вглядывался во фронтоны, ища вывеску со знаком Ребы. Самая верная гадалка, так по крайней мере отрекомендовало ее большинство слуг, которых он очень осторожно выспрашивал. Ее знак — полумесяц в окружении звезд. Он пощупал кошель на поясе и при этом случайно задел за рукоятку короткого меча. Он так редко носил его с собой, что тут же занервничал, вспомнив, что бедняцкие районы Секки совсем небезопасны для жизни, несмотря на твердое правление его отца. Он грустно улыбнулся — Тобиас бы не испугался: в отличие от Каландрилла старший сын домма, хотя и чрезвычайно заносчивый и горделивый, — прекрасный фехтовальщик.

Каландрилл стряхнул с себя сомнения и вновь отправился вдоль оштукатуренных стен домов. Он слишком далеко зашел, чтобы сейчас смалодушничать и остановиться, к тому же разбойники и воры предпочитают более поздний час, темень, когда на улицах меньше караулов. Он отыщет Ребу и уговорит ее предсказать ему будущее. И тогда сможет сделать целенаправленный, а не просто эмоциональный выбор. И он шел и шел вперед, не удостоив взглядом зазывавших его ясновидцев. Ему нужен знак полумесяца.

Он нашел его на перекрестке, на потемневшем железном шесте; сделанный из дерева, некогда серебристый месяц от времени пожелтел, а три звездочки были заляпаны птичьим пометом. Знак был непримечателен, как, впрочем, и сам дом — узкий и одноэтажный, с одним-единственным подслеповатым окошком рядом с пятнистой дверью на проржавевших петлях. С крыши по стенам спускался чахлый виноград. Со стороны переулка глухая стена была разрисована непристойными рисунками; голубоватая штукатурка кое-где обвалилась, обнажив желтые оспины голого камня.

Каландрилл сглотнул, пытаясь подавить последние сомнения, и поскребся в дверь.

— Входи.

Голос, едва долетавший из глубины дома, звучал намного моложе, чем он ожидал, и мягче, почти музыкально. Каландрилл толкнул дверь и вошел.

Тьма стояла кромешная. Услышав глухой стук закрывшейся за ним двери, он непроизвольно нащупал ручку меча; в носу у него защипало от приторного запаха фимиама. Он заморгал, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть, но — безуспешно. Держа правую руку на рукоятке меча, он вытянул вперед левую, пальцами нащупав грубую штукатурку.

— Ты хочешь знать свое будущее?

Здесь, не приглушенный дверью, голос звучал громче, и он пошел на него сквозь кромешную темень, осторожно скользя рукой по стене.

— Да, — ответил он.

— Иди сюда.

Дом оказался больше, чем можно было подумать, глядя с улицы. Здесь было несколько комнат и несколько коридоров, и голос, проходя через них, долетал до него уже искаженным. Он спросил:

Но куда «сюда»? Я тебя не вижу.

В ответ прозвучал сухой смех.

— Извини, я совсем забыла.

Он нахмурился, услышав скрежет кремня по металлу, затем где-то впереди забрезжил слабый огонек, зажегший лампу с ароматизированным маслом, и он увидел кривой коридор, справа по которому располагались темные комнаты.

Я здесь. Теперь видишь?

— Да.

Он пошел на свет. Наклонившись, чтобы не удариться головой о притолоку низкой арочной двери, он вошел в небольшую комнату, освещенную только в самом центре, где стоял стол, за которым сидела женщина.

— Так нормально? Или хочешь больше света?

Он кивнул, но она не ответила, и тогда он сказал:

— Да, пожалуй. Если, конечно, для твоего искусства не нужен сумрак.

— Свет или тьма — какое это имеет значенье?

Гадалка встала, подняв лампу, и вместо старухи он увидел женщину средних лет, которую даже можно было бы назвать красивой, не оставь оспа свои следы на ее лице. Теперь понятно, почему здесь такая темень — гадалки столь же тщеславны, как и все женщины. Но стоило ей сделать шаг, как он понял, что ошибся. Она двигалась осторожно, скользя рукой по стене, как и он несколькими мгновеньями раньше в темноте. Она дотронулась до лампы, зажгла фитиль и пошла к другим. Когда в комнате стало совсем светло, на глазах у нее он увидел бельмо — да она слепая! Слуги не предупредили его об этом, и от смущения он покраснел. Виновато улыбнувшись, Каландрилл сказал:

— Извини, я не знал.

— Ты учтив, только к чему это? Я вижу по-другому.

Она вернулась к столу, поставила лампу и мягко опустилась на подушки, жестом пригласив его сесть напротив. Ему было трудно заставить себя смотреть в ее невидящие глаза, даже труднее, чем на шрамы. Каландрилл попытался взять себя в руки, разглядывая комнату и одежду гадалки. Реба молчала, явно привычная к подобным паузам. Ее длинные рыжие волосы блестели, как полированная медь; зеленое платье на шее и на поясе было перехвачено ярко-красными лентами. В комнате не было ничего, что, по его представлению, должно было сопутствовать гаданию. Ни хрустального шара, ни птиц в клетках, ни кабалистических таблиц, ни карт, ни отполированных черепов. Только белые стены, деревянный пол красноватого, как и ее волосы, оттенка. Из мебели — лишь стол и подушки с неброским рисунком, положенные одна на другую.

— Ты разочарован? — с легкой усмешкой в голосе спросила она. — Я недостойна предсказывать сыну домма?

— Я… Нет, — он покачал головой и вдруг, поразившись, спросил: — Откуда ты знаешь?

Она рассмеялась и стала почти красивой.

— Ведь я гадалка, Каландрилл. Я еще вчера знала, что ты придешь.

— Да вчера я сам этого не знал, — медленно произнес он.

— А я уже тебя видела. Что бы я была за ясновидящая, если бы не видела даже этого. Ты не согласен?

Он кивнул и рассмеялся, успокаиваясь под влиянием ее безмятежного добродушия.

— Да, верно, — согласился он. — А другие тоже видят?

Реба пожала плечами.

— Сомневаюсь, но утверждать не могу. Провидец обычно в состоянии предсказать только какие-то особые события — вещи первостепенной значимости, те, о которых его спрашивают. Тебя это беспокоит?

Теперь плечами пожал он.

— Я бы предпочел, чтобы мой отец этого не знал.

— Видимо, именно поэтому ты и пришел ко мне, а не обратился к дворцовым магам.

— Они тут же поставят отца в известность. К тому же я не доверяю их предсказаниям. — Он помолчал, боясь обидеть ее. — Я хочу сказать, что они, ублажая отца, подстраивают свои предсказания, как ему хочется. Мне так кажется.

Он не мог скрыть смущения. Реба понимающе кивнула и мягко сказала:

— Домм суров, по крайней мере так я слышала. Их трудно в чем-либо обвинять.

Каландрилл согласно кивнул: неугодные для домма предсказания очень быстро оставляли предсказателя без работы.