– Что ты, Ронан Макаллан, – повторил Эдвард насмешливо. – Моя матушка лишь проявляет участие и выражает почтение тебе как человеку, с которым ее любимый сын вынужден проводить большую часть времени. Она переживает, что, если не будет звать тебя на каждый торжественный обед и в твоей тарелке вдруг окажется меньше угощения, чем следует, ты утратишь бдительность и в следующий раз не защитишь меня ни от заклятий, ни от шальной пули.

А это случилось после лопаты. На память у Ронана остался шрам рядом с ключицей, там, где из его тела достали несколько грамм зачарованного металла. Вспоминать это было неприятно, и плечо опять начинало болеть.

Слуга вошел в комнату, забрал накопившийся мусор и исчез за дверью.

Эдвард выждал. Его руки застыли, монотонный шелест, с которым карты перемещались, ударяясь друг о друга, стих.

– Кстати, о заклятиях и пулях.

Ронан пошевелил плечом, проверяя, двигается ли оно как прежде, и перевел взгляд с огонька сигары на своего начальника и друга. Эдвард был серьезен.

– Мне нужно, чтобы ты сопровождал одно высокопоставленное лицо, – сказал он. – Знаю, знаю! – Он махнул рукой, словно заранее ожидал возражений. – Тебе не нравится, когда я прошу тебя о подобном.

Ронан действительно сейчас смотрел на него осуждающе и устало.

– Но это лицо всерьез переживает, не пытаются ли его как-то подставить. Или навредить иным способом.

– Паранойя или капризы очередного бездельника? – спросил Ронан с холодной деловитостью.

Если бы леди Тулли столкнулась с таким Ронаном, пожалуй, она не только прекратила бы ласково назвать его «мой мальчик» и в шутку сватать ему всех присутствующих в зале девиц, но и предпочла бы больше никогда не иметь дел ни с ним, ни с кем-либо из его окружения.

– Скорее, первое. Подозрительность, разыгравшаяся из-за пары важных политических процессов. У меня есть основания думать, что небезосновательно. Так что? – Он хлопнул себя по колену.

– Я бы хотел сначала поговорить с этим твоим лицом. Но не сегодня. – Ронан откинулся на спинку кресла и затянулся трубкой. – От жены сбежать легче, чем от работы, – проворчал он, и Эдвард рассмеялся.

– Вот однажды и сравнишь.

Глава 2

Кузен Бенджи появился, как всегда, поздно, Флоренс уже думала, что он не придет.

Она просидела у себя в комнате весь вечер, не спустилась к ужину, отговорившись головной болью. От слез голова и правда разболелась, стала тяжелой, а в глаза словно кто-то швырнул песок. Когда Бенджи постучал, Флоренс как раз пыталась прикладывать к ним компрессы с цветочной водой.

Он принес поднос с куском сладкого пирога и чашкой чая.

– Я подумал, ты будешь голодна.

Флоренс и правда очень проголодалась – настоящей леди полагалось обладать не волчьим аппетитом, а птичьим, но рядом с Бенджамином Силбером можно было снять все маски.

– Что сказал отец? – спросил он, устраиваясь в кресле, пока Флоренс с аппетитом поедала пирог.

– До середины осени я буду помолвлена, он сам выберет мне жениха.

– Сам? – Бенджи приподнял брови. – Как именно он сказал?

Флоренс ненадолго задумалась и смахнула приставшую к губам сахарную крошку.

– Что сам выберет мне мужа, чтобы я не запятнала честь нашей семьи, как моя мать.

Она нахмурилась: даже сейчас эти слова прозвучали так, что захотелось отмыться. Флоренс сегодня уже мылась – горничные косились на нее неодобрительно, еще бы, сиротка-приемыш решилась воспользоваться ванной и заставила их таскать воду! Но после беседы с дядюшкой и отцом Сэмюэлем Флоренс всеми силами пыталась смыть с себя воспоминания, а особенно запах ладана. До сих пор казалось, что от волос пахнет им, а не травяным мылом.

Бенджи молчал. Флоренс знала, что он думает, ищет решение – за маской светского щеголя и порядочного засранца скрывались хитрый, изворотливый ум и доброе сердце. Брови кузена сошлись на переносице, между ними пролегла складка, взгляд устремился куда-то на стену – там висели рамочки с засушенными цветами под стеклом. Но вряд ли Бенджи рассматривал их, скорее, был погружен глубоко в себя.

Его молчание отзывалось холодом в животе и пугающим чувством безысходности. Флоренс подавила желание всхлипнуть и сказала – голос, конечно, ее подвел:

– Я хочу сбежать.

– Куда? – коротко спросил Бенджи.

– У меня есть адрес мисс Лилиан. Из пансиона Святой Марты. Она живет где-то в городе и писала мне, что я могу обратиться к ней в случае нужды, – быстро-быстро проговорила Флоренс, опасаясь, что он перебьет ее. – Я сбегу, а потом она поможет мне снять деньги со счета!

Она обдумывала это весь остаток дня, решала в голове, как задачу по арифметике, – арифметику мисс Лилиан и преподавала. В голове Флоренс все было ясным, как божий день, и простым, как слова молитвы. Ведь мисс Лилиан так много говорила о том, что женщина может выбрать иные пути! И обещала Флоренс поддержку в случае чего.

– Фло, – только и сказал Бенджи и перевел взгляд с гербария на кузину.

Ласковый, но осуждающий взгляд.

– Что? – Флоренс поставила чашку на блюдце. – Это звучит как план побега!

– Фло, – повторил Бенджамин твердо. – Мисс Лилиан может быть не до тебя. Ты хотя бы пыталась узнать, где именно она живет? Чем занимается? Может быть, нужда – это не нежеланное замужество.

Но Флоренс не слушала его. Она вскочила и помчалась к постели – в прикроватной тумбе в шкатулке с хитрым замочком, изобретением отца Флоренс, хранились письма. Важные письма. Дорогие письма. Письма, которые никто не запрещал получать, но Флоренс все равно чувствовала себя неуютно, когда отвечала на них, словно ходила по лезвию.

Потому что мисс Лилиан уволили: арифметика и другие науки смущали девичий ум, воспитанницы становились нервными и слишком много думали. Делать цветы из бумаги и обучаться ведению домовых книг куда приятнее и полезнее для будущих жен и матерей. Многих вообще забрали из пансиона: родители боялись, как бы другие наставницы не последовали примеру мисс Лилиан. Флоренс уехала несколько месяцев назад, одной из последних: дядюшка долго не хотел забирать ее, потому что заплатил за учебу вперед, но в итоге сдался и он.

Флоренс любила писать письма и получать их – она тратила подаренные ей деньги на конверты, бумагу, открытки, ленты, которыми перевязывала аккуратные стопочки своей корреспонденции. И почерк у нее был превосходный.

Так что общение с бывшей наставницей здесь, в столице, она продолжила, выведав нужный адрес у одной из знакомых по пансиону. Писем – коротких, емких, будто мисс Лилиан экономила и фразы, и бумагу или боялась, что в случае, если письма обнаружат, ее слова повредят бывшей ученице, – было мало. Флоренс вытащила одно из стопочки и протянула кузену.

– Здесь адрес.

Бенджамин бросил короткий взгляд на ровные чернильные строки и с печальным смешком вернул конверт:

– Это трущобы, Фло. Темная утроба города. Чем бы сейчас ни занималась мисс Лилиан, поверь, она будет рада, если ты не станешь искать ее в этих местах одна.

– Но ты пойдешь со мной! – заявила Флоренс так уверенно, словно он не мог отказать ей. Не мог же?

Бенджамин улыбнулся.

– Нет, милая, – сказал он.

Руки Флоренс опустились, плечи поникли. Отказ был что удар под дых, вновь захотелось расплакаться. Бенджамин встал с кресла. Он подошел к столику, на котором стоял графин с водой – на дне, конечно, волшебный холодный камешек, сохраняющий ее свежей и прохладной, – наполнил стакан и отдал Флоренс.

– Послушай, – начал он вкрадчиво. – До осени еще уйма времени. Есть шанс придумать что-то более надежное, чем мисс Лилиан. Я разузнаю о ней, если тебе это важно.

– Обещаешь? – Флоренс подняла на него взгляд.

– Обещаю, – сказал Бенджи. – Но и ты пообещай мне подумать как следует. Бегство, Флоренс, не всегда означает свободу.

Бенджамин был предельно серьезен – даже странно для того, кто, по мнению собственного отца, мог лишь прожигать жизнь и фамильное состояние. Впрочем, возможно, лорд Силбер не хотел видеть в сыне кого-то другого, а Бенджи со временем утратил желание показывать отцу этого другого себя. Вот и изображал безалаберного повесу, пока мать, сестры и сам Оливер Силбер маячили где-то рядом.

С Флоренс он был настоящим. Потому что в ней лорд Силбер тоже отказывался видеть кого-либо, кроме дочери Аделины – глупой, бесстыдной, порочной, неправильной Аделины, посмевшей сделать не тот выбор, который ждала от нее семья.

– Ладно, – сказал Бенджамин и ласково дотронулся до плеча кузины. – Час уже поздний. С утра думается лучше, так что ложись спать, Фло.

Она скупо кивнула, не поднимая взгляда от стакана. Вода дрожала. В пальцах Флоренс появилась знакомая слабость, в горле – легкая щекотка, идущая откуда-то из груди. Верный признак надвигающегося приступа.

– Фло?

– Минуту!

Она бросилась к туалетному столику