с нее глаз круглые сутки, чтобы чуть что сразу броситься на помощь. Но понимаю, что не могу постоянно находиться рядом, а мое желание держать дочь под замком ей явно не на пользу. Остается только надеяться, что я научила ее всему.

Надо отдать Ланни должное: она очень осторожна и, насколько я знаю, не совершила никаких ужасных ошибок, пока я разгребала свои проблемы. Сейчас ей семнадцать. Она упряма, как и положено моей дочери, и у нее очень доброе сердце. Ланни еще не вполне взрослая, но я горжусь ею. И всегда гордилась.

Мой сын Коннор не такой уравновешенный и более импульсивный. Когда ему исполнилось пятнадцать, он стал совсем другим человеком… На самом деле это не так уж удивительно, но в его угрюмом молчании и периодических вспышках гнева я все еще вижу того ребенка, которого помню. Как и у Ланни, у него доброе сердце. Но в отличие от сестры он до сих пор борется с мрачным прошлым – своим собственным и нашим общим.

Его биологический отец Мэлвин Ройял – один из самых известных серийных убийц за последние двадцать-тридцать лет. Человек, которого, мне казалось, я хорошо узнала за прожитые бок о бок годы. Человек, которого я на каком-то подсознательном уровне боялась, но не по тем причинам, по которым следовало. Нет слов, чтобы описать его предательство, от которого пострадала я, пострадали дети. Не могу выразить страх, боль и ужас, которые мы пережили.

Мы с Сэмом едем домой. Я – ну и чудеса! – не проявляю чрезмерной бдительности, но все равно настороже. Всматриваюсь в машины, которые проезжают слишком близко: скорее привычка, чем инстинкт. Если Сэм и замечает это, то ничего не говорит. Он признает, что постоянная бдительность – это часть меня. Сэм – подарок судьбы, которого я не заслуживаю.

– Когда у тебя следующий рейс? – спрашиваю его. Сэм – пилот транспортной авиации, регулярно летающий в разные точки. Он обожает полеты, это делает его счастливым. И хотя порой Сэм исчезает на несколько дней, я рада, что он занят любимым делом. Так лучше для нас обоих.

– В конце недели, не раньше. Короткий рейс в Атланту в пятницу, потом в Даллас, так что на выходных меня не будет, – отвечает Сэм. И бросает взгляд в мою сторону. – С тобой все будет в порядке?

Он всегда задает этот вопрос, а я всегда отвечаю:

– Конечно. Ты же меня знаешь.

– Никогда в тебе не сомневался.

Я смеюсь, потому что знаю: он говорит серьезно. Украдкой целую его перед самым светофором. Сэм утробно урчит, давая понять, как сильно ему это нравится. После такого возможно всякое…

Увы, все вылетает из головы, когда мы сворачиваем на подъездную дорожку и обнаруживаем на крыльце в моем кресле-качалке Ланни, завернувшуюся в одеяло и рыдающую.

– Ланни? – Я бегу к ней, сердце колотится в горле. Не знаю, что случилось, но меня уже мучают кошмары, а в голове роится множество нехороших догадок. – Что случилось, детка?

Ланни вытирает слезы и поднимает голову. Слава богу, она цела – ни порезов, ни синяков, но глаза опухли, а макияж растекся, словно акварель под дождем. Моя дочь выглядит почти ненастоящей с тщательно выкрашенными в розово‐фиолетовый волосами, размазанной по лицу тушью и блестящими тенями для век. Я борюсь с материнским порывом достать салфетку и вытереть ей лицо.

Ланни всхлипывает:

– Мы с Коннором поссорились.

Несмотря на облегчение, что не произошло ничего серьезного, мое сердце все равно замирает. Это не первая их ссора в последнее время. Они всегда были очень близки и оберегали друг друга, но последние несколько месяцев выдались неожиданно трудными.

Ланни и Коннор уже привыкли убегать, привыкли к опасностям за каждым углом и так и не научились жить нормально. Раньше мы были одни против всего мира. Но сейчас, когда все успокоилось – пока успокоилось, – начались обычные между братьями и сестрами ссоры. Они стали вести себя как все подростки – соперничая друг с другом, подстегиваемые гормонами, обижаясь из-за пустяков. Ланни уже случалось плакать, но до таких рыданий не доходило.

Обнимаю дочь и ловлю взгляд Сэма. Тот молча спрашивает, справлюсь ли я или нужна помощь. Похоже, сейчас нам с дочерью лучше обсудить все с глазу на глаз, поэтому я слегка качаю головой: справлюсь.

Он приподнимает брови. Точно справишься?

Я киваю. Сэм всегда меня поддерживает.

Он указывает на машину и тихо говорит:

– Прошвырнусь по магазинам.

Продолжая обнимать Ланни, веду ее в дом, усаживаю на диван, беру коробку с салфетками, пододвигаю к дочери и устраиваюсь рядом.

– Так что случилось?

– Я ляпнула глупость, – бормочет она. – Не думала, что это его так разозлит, но в последнее время он очень нервный. Злится из-за всяких пустяков.

– Он здесь?

Ланни качает головой.

– Пошел к Кевину поиграть на компе.

Она делает ударение на слове «Кевин». Ланни не нравится друг Коннора. Честно говоря, мне тоже: этот мальчик слишком замкнут, и у меня странное ощущение, будто он всегда прячет ухмылку.

Когда Кевин приходил в гости, я не раз заставала его в неожиданных местах. Однажды он выскользнул из моего кабинета, а когда я возмутилась, Кевин извинился и заявил, что ищет чистую бумагу для их с Коннором проекта. В другой раз я застукала его в ванной, когда он рылся в моих ящиках. Кевин снова оправдался: мол, Коннор сказал ему, что там можно найти пластырь.

Вполне логичные объяснения. Может, я и не обратила бы внимания, но что-то в этом ребенке меня беспокоит. Раньше я прислушалась бы к интуиции, но после того, как она подвела меня в случае с Джонатаном Уотсоном, мне трудно доверять самой себе.

К тому же Кевин нравится Коннору, а сыну тяжело заводить новых друзей. Во всяком случае, с тех пор как мы уехали из Стиллхаус-Лейка. Он с трудом учится доверять людям, хотя и старается. Последние пару лет его жизнь выдалась непростой. Еще одно следствие того, что Коннор – сын печально известного серийного убийцы.

Боюсь, если я выскажу ему свои опасения насчет Кевина, Коннор только сильнее отдалится от меня, а мне меньше всего этого хочется. Напоминаю себе слова психотерапевта: иногда нужно давать людям возможность принимать неверные решения – только так они научатся принимать правильные.

Но, черт побери, как нелегко следовать совету…

Обнимаю дочку:

– Хочешь поговорить об этом?

Она теребит салфетку, разрывая ее в клочья, и качает головой:

– Не особо.

Я сопротивляюсь желанию надавить, чтобы узнать побольше, и прижимаюсь к ней сбоку.

– Все ссорятся. Все будет