«Так, хватит об этом думать!» — прервала я себя, остановившись возле входной двери.

Несколько раз я глубоко вдохнула, пытаясь справиться с плохим настроением, и только потом открыла замок. Как назло, петли предательски скрипнули в самый неподходящий момент. По телу пробежала волна противных мурашек, смешанная с волнением и досадой, что я могла разбудить спавшего отца. Но оказалось, что он уже встал, поскольку из дальней комнаты доносилось характерное ворчание. Папа всегда начинал бубнить, когда ему что-то не нравилось, а возможности увильнуть от обязанностей не было. Однако сегодня у него действительно имелся повод поворчать — начальник срочно вызвал его на работу.

—Доброе утро, пап!— крикнула я и с грохотом закрыла шпингалет.

Теперь можно было не стараться вести себя тихо.

—А? Доброе утро, Лиза!

Папа выглянул из комнаты, и его вид заставил меня улыбнуться.

Небритое лицо, взъерошенные русые волосы, сонные глаза — всё говорило о том, что папа только выполз из кровати и даже зубы ещё, наверное, не почистил. Неуклюжими движениями, смахивая на подвыпившего человека, он пытался натянуть футболку, явно запутавшись в её рукавах. И стало понятно, что ворчал он не только из-за необходимости работать в законный выходной, но и из-за не желавших слушаться вещей.

—Не занимай ванную долго, я ещё не умылся,— жалобно попросил он, наконец, справившись с рукавами.

—Ладно, только собаку помою,— пообещала я, скидывая ветровку.

Я завела Снежка в уборную.

Как обычно, пёс начал кочевряжиться и обиженно отводить глаза в сторону. А я, словно надзиратель, стояла над ним и ждала, когда тот соизволит запрыгнуть под кран. Прошло минуты две, но он по-прежнему не сдвинулся с места.

—Прыгай!— приказала я, наконец, потеряв терпение.

Снежок заскулил. Потом, сделав откровенно недовольную морду, неуклюже перевалился через чугунный край и дал помыть себе лапы. Напился проточной воды и уже абсолютно счастливый убежал в зал. Полотенце, которое я постелила, чтобы высушить его после водных процедур, пёс начисто проигнорировал, просто перемахнув через него. Пришлось вытирать стены и пол в коридоре до самой комнаты. А дальше начинался ковёр, благополучно впитавший в себя остатки влаги.

Закончив мини-уборку, я пошла на кухню. Пока папа умывался и брился, что-то тихо напевая себе под нос, я налила нам кофе и решила поджарить яичницу. Мне есть не хотелось, но, поскольку я всё равно встала, подумала побаловать отца завтраком. Я покрошила на сковороду немного ветчины, разбила яйца, посолила и накрыла блюдо крышкой. Вот так, без лишних изысков.

Ожидая, когда яичница приготовится, я повернулась к окну и устремила задумчивый взгляд на старенький, потрёпанный двор, в котором уже шевелилась жизнь. Дворники подметали дорожки и собирали мусор, родители тащили сонных детей в детский сад выходного дня, а те шли послушно, словно овечки за пастырем. И только один ребёнок громко ревел, выкрикивая столь любимое детьми «Не хочу!». Мне было плохо видно этого малыша — мешало раскинувшееся под окнами дерево с пышной, зелёной кроной. Его ветви слегка покачивались от утреннего бриза и словно шептали, вторя звуку шипящего на сковороде масла…

К реальности меня вернул запах подгоравших яиц.

—Чёрт!— тихо ругнулась я и поспешила убрать сковороду с плиты.

Но второпях схватилась за рукоять чуть дальше, чем следовало. Наткнувшись на раскалённый металл, рука рефлекторно отдёрнулась, сковорода стукнулась о конфорку, и капли масла разлетелись в разные стороны, попав, в том числе, мне на кожу.

—Блиииин!

Да, сегодня был явно не мой день.

Хорошо, что хоть яйца по всей кухне не раскидала!

Уже более аккуратно и сосредоточенно я отодвинула сковороду, протёрла плиту от брызг и с досадой глянула на пылавшие пальцы. Ничего серьёзного — просто покраснение. Наверное, на раздражённой коже даже волдыри не появятся, но под холодную воду я их всё-таки засунула. На всякий случай.

Когда папа вышел из уборной, я уже ликвидировала все свои ляпы и сидела за столом, прихлёбывая гадкий растворимый кофе. Вид у отца был посвежевший, взгляд прояснился и стал более осмысленным. Он превратился во вполне нормального человека, а жалкое и невыспавшееся существо осталось где-то в ванной. Войдя в кухню, папа втянул носом воздух, как это обычно делал Снежок, и чуть улыбнулся.

—Пахнет вкусно,— произнёс он с ноткой радости в голосе.

«Только с ноткой…» — подумала я, тяжело вздохнув.

Наверное, уже никто и ничто не вернёт радость в этот дом. Простую бытовую радость от румяной яичницы по утрам, от горячего кофе и от заботы друг о друге. Мы словно были искалечены. Вроде вели обычную жизнь, вроде пытались общаться, но радость исчезла, потому что мы знали — нам никогда не стать нормальными…

—Немного подгорела,— извинилась я и полезла за тарелкой.— Садись завтракать.

—Спасибо, дочка…

Папа неуклюже рухнул на стул и отхлебнул очень горячий и крепкий кофе, одним глотком осушив полкружки.

—Ты так рак пищевода заработаешь,— в который раз поразилась я.

—Не заработаю, я уже привык.

—Ну-ну…

—А ты что? Завтракать не будешь?— спросил он, вилкой подцепляя спёкшийся желток.

—Нет, я уже поела,— соврала я.— И прости, желтки не получились.

Папа любил классическую глазунью. Давал желтку растечься, а потом макал в него хлеб и с блаженным причмокиванием отправлял пропитанный кусок в рот. В его действиях не было ничего отвратительного — обычный процесс поглощения пищи. Но сама я желток ненавидела и потому, когда представляла его вкус, ощущала подступавшую к горлу тошноту.

Хорошо, что сегодня всё вышло плохо!

—Ничего страшного,— заверил он меня, а затем спросил:— А ты зачем опять так рано подскочила?

И вторым глотком допил кофе.

Я встала и налила ему ещё, а вместо ответа просто пожала плечами — мол, привыкла. Не хотелось ни родительских нотаций, ни расспросов, тем более он не знал о моих бессонных ночах. Наверное, папа до сих пор думал, что я была «Жаворонком» от природы.

—Спасибо… Хороший кофе,— то ли всерьёз, то ли с сарказмом произнёс он.

—Обычная гадость,— кисло отозвалась я, занимая своё место.— Разве может быть кофе из банки хорошим?

—Ну, да,— покачал он головой.— А Иван сегодня приедет?

—Да, к одиннадцати. Мы собирались съездить к маме, я же говорила…— я виновато потупила взгляд.

Мы старались не обсуждать её здоровье, всё-таки это была не очень приятная для нас тема. Но забывать — никогда не забывали. Вот и теперь папа сразу помрачнел. Мысли о маме тяготили его не меньше, чем меня. А может, даже больше, ведь на его плечах лежал груз ответственности не только за больную жену, но и за дочь, хоть уже и совершеннолетнюю. И сохранять спокойствие так долго, как это делал он, далеко не каждому было под силу.