Да-да! Как и вы, я вступил на путь родительства с самыми лучшими намерениями, с открытой и наивной душой. Я хотел стать самым лучшим отцом – насколько это в моих силах. Я мечтал обогнать в успехах воспитания собственных отца и мать и показать всему миру, какие замечательные дети у меня получаются (и это действительно так!). В конце концов, я психотерапевт, работающий с семьями и детьми, а значит, лучше всех готов к родительскому труду!

О боже, сколькому мне еще предстояло научиться!

К тому моменту, когда моей старшей дочери исполнилось шесть, а младшая уже вовсю ползала по дому, я постоянно пребывал словно в тумане от вечного недосыпания. Я был измучен, придавлен заботами и мечтал вернуться к прежней жизни.

Поведение старшей дочери расстраивало и пугало меня. Она была грубой, капризной и придирчивой и разговаривала со мной так, как я никогда бы не осмелился говорить с отцом или матерью. Несмотря на все мои попытки исправить ситуацию, она день ото дня становилась все хуже.

Вместо того чтобы расти разумным и уравновешенным, мой ребенок превращался в настоящего хулигана. Вскоре я обнаружил, что всеми силами уклоняюсь от конфликтов с ней. Я больше не мог выносить ее скандалов и истерик, особенно на людях, поскольку присутствие посторонних, казалось, только распаляло ее. Я уступал ее требованиям лишь ради того, чтобы подольше сохранить мир и покой. Но, как бы то ни было, периоды спокойствия становились все короче.

Почему дочь так неуважительно общается со мной? Вопросы преследовали меня, бесконечно всплывая в сознании, когда я ворочался в постели бессонными ночами:

Я знал только одно: что бы я ни делал, это не помогало.

Момент истины

Каждый Новый год я отправляюсь на праздничный вечер в буддистский центр по соседству с нашим домом. Это одно из любимых моих мероприятий – с музыкой, танцами, живописью и поэзией. Дети с хохотом носятся по комнатам, встречаются старые друзья, кругом объятия и поцелуи. Что может быть лучше для начала нового года?

Но однажды, когда пришло время уходить, моя дочь решила, что ей необходимо остаться. Она бросилась в толпу, изо всех сил размахивая руками, шныряя между чужих ног и под столами. «Папа, я не хочу домой! – кричала она. – Уйди от меня!»

Я изо всех сил старался сохранять спокойствие, однако внутри меня все кипело. Мне казалось, что все в зале исподтишка внимательно наблюдают за мной. Меня мутило, голова раскалывалась. «Господи, помоги мне убраться отсюда!» – молча взмолился я. Кое-кто из присутствующих смотрел на меня с нескрываемой жалостью. У этих людей тоже были дети, и они понимали всю тяжесть моей борьбы. Члены Клуба страдающих родителей мгновенно узнают себе подобных в толпе и тут же проникаются искренним сочувствием друг к другу. (Я, к примеру, видя мужчину с коляской, в которой сидит отчаянно вопящий малыш, отлично понимаю, каково приходится несчастному отцу. Наши взгляды встречаются, и мы обмениваемся молчаливыми репликами: «Я чувствую твою боль, брат». – «Спасибо, брат!»)

Но вернемся к моей дочери, громко визжащей и молотящей руками. Особенно сильно задевали меня за живое осуждающие взгляды тех, у кого собственных детей вовсе не было. Да что они вообще знают о родительских бедах? Они живут в мире спокойных ужинов и полноценного ночного сна, а я… я существую в тюрьме, где повсюду раскиданы мягкие игрушки, платья для принцесс и всяческая мишура.

Носясь за дочерью по всему буддистскому центру, я чувствовал, что закипаю. В конце концов, я психотерапевт, я работаю с детьми, провожу семинары для родителей и пишу статьи о воспитании – и при этом не знаю, что мне делать с собственным ребенком!

Взгляды окружающих вонзались в меня, как стрелы, – и вот с моих губ невольно сорвалась фраза моего отца, которую я выкрикнул голосом, полным злобы и угрозы: «Хорошего понемножку!»

Сграбастав дочь, я потащил ее к выходу. Она изо всех сил извивалась, стараясь вырваться. Я все же втащил ее в машину и, пристегнув девочку ремнем безопасности, захлопнул дверь.

Думаю, со стороны это выглядело точь-в-точь как похищение.

По дороге домой я думал лишь о том, что сделать в отместку. Дочь должна быть наказана за свое поведение, и я не мог дождаться, пока смогу отплатить ей за все, что мне пришлось пережить:

И тут сама дочка резко остановила мой полет фантазии:

– Папа, почему ты такой бешеный?

Этот вопрос меня как громом поразил.

– Почему я такой бешеный? – пробормотал я. Ее искренность меня совершенно обезоружила. Но еще до того, как я смог собраться с мыслями для ответа, она пояснила:

– Пап, сегодня такой радостный день! А ты делаешь его грустным.

Я не знал, как защититься от этого обвинения. В глубине души я понимал, что дочь права. Мои действия шли вразрез со всеми советами, которые я обычно даю родителям. Я стремился покарать, был зол, а главное, напрочь забыл о чувстве юмора. Я осознавал, что проиграл по всем статьям. В трудный момент оказалось, что все мои стратегии, моя подготовка, мои знания, дипломы и степени совершенно бесполезны. Что толку в моей диссертации, в моих советах родителям, если сам я как отец никуда не гожусь? Вернувшись домой, я в отчаянии упал в кресло. Мой взгляд уперся в длинные ряды книжек о воспитании на полках. Мне хотелось открыть окно и с наслаждением повыбрасывать их на улицу одну за другой. Я представил себе, как их авторы чинно прогуливаются по моей улице, а я швыряю книги прямо им на головы и все эти умники валятся на тротуар от тяжелых ударов.

Новый старт

В глубоких раздумьях и самоанализе я провел не одну неделю и в итоге осознал весьма неприятную вещь: мне пора покончить с привычкой обвинять. Удовлетворенность, полученная от сваливания вины на ребенка, ощущалась недолго и в итоге оставляла мне лишь чувство страдания и безнадежности. Хуже того: пустые калории осуждения превращали меня в мученика и страдальца перед лицом всего мира. Пора было брать на себя ответственность за поведение дочери. В конце концов, я ее отец, я ращу ее, так? Конечно, некоторые черты ее характера и особенности темперамента – врожденные, однако в конечном итоге именно я отвечаю за то, как она ведет себя. В бизнесе, если дела идут плохо, принято искать причину в действиях топ-менеджеров. С родительством – та же история.

Моя дочь имела полное право терроризировать нас. Она же ребенок, а ведь именно так ведут себя все дети. Проблема была в моей собственной реакции на ее поведение. Вместо того чтобы помочь дочери справиться с собственными чувствами и импульсами, я лишь обвинял и стремился контролировать ее. Хуже того, я отвечал на ее попытки третировать меня тем, что плохо обращался с ней в ответ. Когда она бесилась, я вел себя еще более необузданно. Вместо того чтобы понять, я подавлял ее, что лишь побуждало девочку отчаянно защищаться и становиться все более невыносимой. Я, как родитель, не вел свою игру. Я лишь реагировал на действия ребенка.