— Не маршалы главное в фильме про Чардахлы, — сказал Иван Христофорович Баграмян. — Чардахлинцы. Назвать его лучше, скажем, так: «Село отважных».

Под таким названием фильм и вышел впоследствии на экран. А во время съемок произошел эпизод, из-за которого и пришлось вспомнить об этом телефильме.

В горах, на пастбищах колхоза «Коммунист» азербайджанского селения Хар-Хар, встретили мы чабана Наги Байрамова. Было старику без малого девяносто лет. Достал он из потайного кармана завернутый в платок пакет, добыл из него потертую вырезку из районной газеты. На газетном снимке был он в косматой папахе рядом с маршалом Баграмяном.

— Это вскоре после войны снимали нас с Иваном — приезжал меня повидать. Расспрашивал, как живу, рассказывал, как воевал. Много мы тогда с ним говорили. Молодость вспоминали. Ну я возьми и спроси: помнишь, мол, Иван, как я в детстве тебя вот этой самой чабанской палкой по спине огрел? Спросил и язык прикусил: кому я такое говорю! А Иван смеется. Ну я снова тогда спрашиваю: не серчаешь на меня, дескать, за это? Баграмян меня за плечи обнял и отвечает: брат Наги, если б ты тогда как старший такого урока мне не дал, разве я стал бы маршалом?..

Подумав, старик добавил:

— Теперь знают, кого маршалом назначать — кого с детства воспитали так, что самое святое на свете — справедливость…

За справедливость в Чардахлах боролись всегда. У села давние революционные традиции. Партийную ячейку, возглавившую установление Советской власти в селе, составляли большевики Авет Гаспарян, Саркис Еганян, Арсен и Ашот Бабаджаняны, Шаген Бабаджанов, Абгар Баграмян — в свое время они ушли из родного села на заработки в Баку, там среди рабочих-нефтяников прошли школу бакинского пролетариата, школу Степана Шаумяна, Мешади Азизбекова, Ивана Фиолетова.

Построили в Чардахлах новую школу, но и старую, ветхую, оставили — на ее стене мемориальная доска в память о том, что в январе 1918 года в этом здании выступал перед чардахлинцами сам Степан Шаумян.

А неподалеку — Чардахлинский музей боевой славы, специальный зал тут посвящен прославленным землякам — маршалам И. X. Баграмяну, А. X. Бабаджаняну. Мы узнаем, что вслед за Алексеем Ваграмовым, младшим братом И. X. Баграмяна, вожаком сельской молодежи стал Амазасп Бабаджанян.

Нелегко давались сельскому пареньку обязанности комсомольского секретаря — в ячейке было уже почти полтораста членов. Выручало то, что впоследствии он называл «классовым чутьем». И помогали коммунисты, сельская партячейка.

Однажды его вызвали в уездный комитет комсомола, и секретарь укома предложил ему выбрать одну из двух комсомольских путевок — на рабфак или в военную школу. Он, не задумываясь, выбрал последнюю.

— В нашем роду о военных говорили с чувством высочайшего почтения, издревле жило представление о воине как о человеке доблести, рыцаре-заступнике. Двоим моим родственникам удалось выбиться из голытьбы в офицеры русской армии: дядя стал штабс-капитаном, георгиевским кавалером и погиб в первую мировую, а брат моего деда дослужился даже до генерал-майора и вышел в отставку еще до 1914 года…

И началась его армейская биография. Началась, впрочем, с проступка, который ему простили за давностью лет. Чтоб поступить в военную школу, требовалось иметь за плечами девятнадцать лет, а в кармане — метрику. Но какая там метрика у паренька из заброшенного в горы сельца — ее не было, как не было и необходимых девятнадцати, а только — семнадцать! Но поступить в училище так хотелось! И сердобольный председатель сельсовета, отдав должное достойному похвалы рвению юноши, прихлопнул печатью нужную справку: родился, дескать, в 1906 году. Даже в энциклопедиях так сейчас и значится. Но тогда, в приемной комиссии Ереванской военной школы не больно поверили в его девятнадцать — был он низкорослым и щуплым с виду, зачислили «условно».

— «Условно» значит, что выдали мне обмундирование, которое на языке интендантов именовалось «б/у» — «бывшее в употреблении»: брюки мои были сплошь из заплат, а сапоги разного размера — левый спадал, правый не налезал. Сам понимаешь, — добродушно улыбается Амазасп Хачатурович, — в таком виде я был предметом насмешек товарищей и в свободные часы старался не попадаться им на глаза. Так забрел однажды в школьный тир…

Случайности подстерегают нас повсюду, и нам подчас кажется, что случай мог и не произойти и жизнь могла пойти совсем по другому руслу. «Условного» курсанта Бабаджаняна приметил начальник училища: на глазах у него курсант все пули всадил в десятку и был немедленно переведен из «условных» в «безусловный». Что это — случай помог или все-таки была в комичного вида деревенском пареньке «военная косточка»? Биография будущего маршала дает утвердительный ответ: была.

Нелегко, и как нелегко, давались ему поначалу знания — какую уж там подготовку получил он в первые послереволюционные годы в школе своих Чардахлов! А еще приходилось одолевать русский язык, на котором велось преподавание в Закавказской пехотной школе, в нее слили военные школы трех закавказских республик и расположили ее в Тифлисе, как тогда назывался Тбилиси — столица Закавказской Федерации.

А. X. Бабаджанян рассказывал, как по-разному восприняли это курсанты: большинство с энтузиазмом, но нашлись и другие — пришли из далеких глухих деревень, пережили тяжелые годы временного господства буржуазных националистов — дашнаков и мусаватистов, меньшевиков. И хотя повсеместно победила Советская власть, националистические пережитки все же кое-где оставили свои следы…

— Ты что хмурый как туча? — спросил одного такого Бабаджанян. — Переживаешь, что пришлось из Еревана уехать? По-русски учиться?

Курсант выдавил из себя:

— Очень нужно! Я и своим языком обойдусь…

— Как это «обойдешься»? — не понял Бабаджанян.

— Хватит мне моего собственного. А то еще по-грузински й по-азербайджански учиться?

— Нет, только по-русски.

— А ты сам хорошо знаешь русский? — с подковыркой спросил он.

— Слабо знаю, — признался Бабаджанян. — Но выучусь.

— Выходит, мне на своем родном учиться уже нельзя? Бабаджанян насторожился — дело тут было, оказывается, серьезное.

— Послушай, а как ты себе представляешь: если враг нападет, ты воевать будешь только на армянской территории, а дальше ни на шаг?

— Почему? — не сдавался тот. — Поведу свой армянский взвод и дальше преследовать противника.

— А если тебя поставят полком командовать?

— И полк поведу.

— А если дивизией?

— И дивизию.

— А если… армию? — не унимался Бабаджанян.

Тот рассмеялся.

— Меня?

— Ну а вдруг? Вдруг ты окажешься такой талантливый? А в твоей армии будут и армянские, и грузинские, и украинские, и… ну какие хочешь еще полки? На каком ты языке будешь командовать? СССР — большой, Красная Армия — одна. Как же тут без русского обойтись?

…Задумчивая улыбка трогает губы маршала.

— Наивные доводы приводил, думаешь, да? — спрашивает он.

Я молчу