том самом месте, где сидел мальчик. Сердце ёкнуло, но быстро взяв себя в руки, я смёл сугробик варежкой и побрёл дальше.

Всё шло хорошо. В парке было тихо, пахло морозной свежестью, страшно уже не было. Привык. Даже, наоборот, неожиданно легко и спокойно. «Зима — бескомпромиссная красота», — по-взрослому размышлял я. В вечернем свете снег придавал действительности невероятную чистоту и яркость. "Насколько ж всё-таки светло зимой, когда мир покрыт снежной шапкой", — невольно вспомнились мысли «гусёнка». В свете фонаря снег искрился, переливаясь огнями зимы, завораживая. Я вглядывался в это сказочное сияние, как зачарованный, пытаясь разглядеть каждый лучик. Белый свет фонаря на снегу рассеивался на мириады оттенков, вбирая всю палитру мира, обещая безграничное счастье. Вдруг я услышал мамин крик. Она бежала ко мне из темноты через парк, вся какая-то растрепанная, странная.

— Сынок, — набросилась она на меня, ощупывая. — Слава Богу! Что ты здесь делаешь? Боже мой!

Мама плакала, вытаскивая меня из сугроба своими тоненькими, но цепкими руками. Она обнимала меня, грела ладонями щеки. А я смотрел на неё безвольно, по пояс в снегу, ничего не соображая и не ощущая. И вдруг как щелчок, мир включился, резко, будто кто-то открыл дверь и выключил свет. Я понял, что не чувствую ног и рук, что весь дрожу. Вокруг всё разом зашумело, закрутилось, но главное — стало темно. Я услышал голоса приближающихся людей, я увидел ночь, глубокую, непроглядную. А как же фонарь? Откуда этот мрак? Фонарь не горел.

Тело своё я не чувствовал, поэтому прибежавшие молодцы потащили меня из парка на руках, что-то говорили, потом кутали в одеяла, причитали. Но я не слышал ничего. Я мог лишь думать о сиянии сугробов в свете фонаря.

Потом мне рассказали, что провёл я в парке много часов. На морозе. В сугробе. В это было сложно поверить. Я же только зашёл и почти сразу увидел маму. С трудом вспоминая подробности того вечера, я не раз думал о фонаре. Со временем мне стало казаться, что свет мне всё-таки привиделся. Испокон веков в нашем парке фонари оставались побитыми, с чего бы это им гореть в тот день? Я не смог никому и себе в том числе объяснить, что я делал в парке всё это время, почему не пошёл домой, и, самое главное, зачем сидел в сугробе, не слыша сигналов тела, о чём думал. Меня подспудно терзали мысли о «гусёнке», но я упорно отвергал любые иррациональные доводы, а рациональных не находил.

Мама была в шоке. Она то злилась, не получая от меня ответов, то рыдала, тряся за плечи, после — бесконечно роняла вещи, а то и странно замирала с чашкой кофе в руках. Мне было её жалко, но что я мог сказать? Что меня заворожил сугроб, бывший когда-то мальчиком, над которым я посмеялся? Я и сам этому не верил, всячески запрещая себе об этом думать. Однако, чем ближе был конец моего двухнедельного больничного, тем больше я понимал, что обволакивающее безумие становится для меня реальностью.

К «счастью», эта пытка закончилась в понедельник, когда я должен был снова вернуться в школу. Выходя из дома, я почти знал, что с понедельника новая жизнь не начнётся, а, скорее, наоборот. Вы когда-нибудь ощущали плотность пространства, когда оно становится слишком осязаемым и выпуклым? Все предметы видятся отчетливее, рельефнее, ярче, так, наверное, в стрессе работает наш мозг — видит всё сразу в мелких деталях. Страх не просто сковал руки-ноги: меня била сильная дрожь. Весь вспотевший, я едва мог переступить порог дома. Как только нога коснулась земли, я почувствовал снежный холодок, прям сквозь сапоги, будто б кто-то просачивался через подошву, по ступне всё выше и выше. Белые мурашки ползли по ногам, я их не только ощущал, но и, казалось, видел собственными глазами. Вдруг я услышал голос соседки:

— Здравствуй! Ты в школу? — я смог только кивнуть. — Как удачно я тебя встретила! Помоги, пожалуйста, газеты донести — хочу отдать их на макулатуру.

Никогда в жизни я не был так рад этой пожилой тётушке, уже забыл как её звали. Не спеша, мы добрались до школы, она то и дело спрашивала об оценках и строгих учителях, а я бурчал что-то в ответ, периодически оглядываясь по сторонам, но всё было вроде б спокойно. Переступив школьный порог, я понял, что на этот раз избежал расправы. Я смотрел сквозь окно на белые сугробы, казавшиеся такими умиротворенными. Они были везде-везде. И они ждали меня.

После школы я не дал себе опомниться, а как можно скорее помчался домой. Сквозь сугробы, по протоптанной узкой дорожке, вглубь снежного коридора, бежал я как дичь на открытом пространстве под дулом охотника. Я всем нутром чувствовал свою незащищенность, уязвимость, я знал, что опасность подстерегает повсюду. Почему-то я начал петь: «Вдруг как сказке скрипнула дверь…»

Я проскочил под большим деревом, с которого мне на голову когда-то упал снежный ком, мимо завалившегося деревянного забора, мельком взглянул в сторону парка, где одиноко покачивались фонари-старожилы, и оказался на финишной прямой: до дома оставалось всего полсотни метров. «Сколько лет я спорил с судьбой…». Но легче не становилось. Мне везде мерещилось какое-то шевеление. Вокруг, незаметно для остальных, но не для меня, бурлила жизнь, постоянно сменяя декорации. Я чувствовал, как нечто бежит на шаг позади, мы гнались с наперегонки. Мне казалось, ОН вот-вот схватит меня за лодыжки. Я так больше не мог: не выдержал, оглянулся и… споткнулся.

Падая, я инстинктивно выставил руки и по локоть увяз в снегу, постепенно углубляясь всё сильнее. Не чувствуя опоры, я продолжал проваливаться в сугроб, как в зыбучий песок, словно под ним зияло черное бесконечное пространство. Говорят, тонущий человек не кричит, а только нелепо барахтается и уходит под воду молча. Я же «тонул» не молча. Но быстро. Поэтому единственное, что успел выкрикнуть: «Мама!». В следующую секунду сугроб с головой проглотил моё отчаянно сопротивляющееся тело. Последнее, что я услышал перед погружением, было звонкое отчетливое «цык». Этот понедельник я запомнил как мой последний день в школе, мой последний день нормальной жизни.

Когда меня нашли, я лежал без движения в собственноручно разрытой яме, с разбитыми в кровь ладонями. В отчаянной попытке выбраться наружу, я буквально вгрызался ногтями в промерзлую землю, превратив сугробы вокруг в кровавое месиво. Они сказали, что я пребывал в шоковом состоянии, не моргая, не двигаясь, а только смотрел невидящим взглядом, издавая странные щёлкающие звуки. Я понимал, о чём они