Вадима старший брат беззлобно звал "балбес". Ветров-младший к флотской жёсткой дисциплине адаптировался тяжело. Ускользал от офицеров-воспитателей, как уж. Давить на него шибко у взрослых рука не поднималась. Про круглое сиротство Ветровых всё училище знало. Таких на все курсы было всего четыре человека, чтоб без мамы и папы. Ещё пятеро — у кого погибли отцы.

Вадим срывал занятия скучным преподавателям, подговаривал однокуррсников на проделки. Нравился девочкам всех окрестных школ. Из него постепенно вырисовывался весьма интересный юноша. А главное — обаятельный.

Однажды они довели бесцветную историчку, заставлявшую всё занятие читать параграф, до нервного срыва. Зажав обычные швейные булавки между корпусами шариковых ручек и завинчивающимся колпачками, мальчишки издавали этими булавками кАпающий звук, задевая круглой головкой о край парты.

Историчка бегала закрывать кран к раковине раз пятнадцать. Потом до неё дошло, что звук идёт не с той стороны. Найти "орудие" хулиганства так и не смогли. Зачинщика никто не сдал. "Питоны", как себя называли восПИТанники, были друг за друга.

Виктор выпустился и уехал в Калининград в училище. Ближе к бабушке. Вадим остался в Нахимовском. Один. Даже в увольнение пойти некуда.

Он пробовал разное. Читать. Всё, что под руку попадётся. Перебрал много, от фантастики до философских трактатов. Наожиданно зацепили книги Валентина Пикуля. В них было его море. Северный флот. Казалось, он лично знал героев. Хотя, конечно, так быть не могло. Даже бывшие Соловецкие юнги сейчас уже сами деды.

Потом вдруг увлёкся музыкой. Какой мальчишка не хочет уметь играть на гитаре. Ветров шестиструнную освоил за три недели. Пока лежал в санчасти с воспалением лёгких.

Подхватил, когда они с Юркой Бодровским вытаскивали из ливневого колодца бездомного пса. Вадим полез внутрь, где ледяная вода поступала уже к голове бедной собаки. Тот даже не скулил. Юрка принимал сверху, когда Ветров на руках вытащил бедолагу на поверхность.

Потом мальчишки не могли оставить хвостатого на улице. Протащили через дыру в заборе на территорию училища. Сердобольный начальник гаража, мичман Димчук, приютил Грома. Так и остался пёс на казенных харчах. А вот Ветров угодил в санчасть.

Взрослость накатила на него огромным валуном. Всё время, которое его сокурсники проводили дома, Ветров использовал для спорта и учёбы. Талантливый от природы, он взялся за японский язык. Был вариант поехать потом учиться в родной Владивосток. Математика, физика, химия, экономика — воспитанник Ветров за годы учёбы в Нахимовском выиграл все олимпиады.

Немудрено, что получил золотую медаль. И право зачисления вне конкурса в любое военно-морское училище страны.

5.

Кате казалось, что Петер даже облегчённо выдохнул, когда стало понятно, что она действительно уезжает в Москву к папе. Разговаривать стал мягче, перестал сердиться каждое утро, отвозя Катю в школу.

Вера наоборот — напряглась. Вроде бы и не возражала. Сама же озвучила Кузьмину эту идею. Могла же и промолчать. Но слово не воробей.

Она и подумать не могла, что он так легко согласится. Неужели не понимает, на что? Конечно у него есть помощь в виде родителей. Они чудесные люди. Видимо, Катя будет с дедушкой и бабушкой какое-то время.

Потом, когда здесь родится маленький, а в этом Вера не сомневалась, она Катю обязательно заберёт. Это, в конце концов, дело принципа.

Вера и про себя, и вслух называла бывшего мужа по фамилии. Помнится, он не разрешил когда-то звать его Сашей, и она специально три месяца именно так и звала. Тот бесился. Но в конце концов, какая разница, Саша, Шура или Алекс?

Впрочем, Алексом Кузьмина звали только его одноклассники по пафосной московской школе с углубленным изучением немецкого языка и этот его друг из Германии. Фон-барон Йохен Ратт. Рядом с ним она чувствовала себя очень неуютно, поэтому и задиралась. Вера школу закончила в Серпухове. Но всем говорила, что она москвичка.

Потом возникла мысль, что Кузьмин неспроста такой смелый. И у него есть кто-то. В смысле личной жизни. Это больно укололо внутри. Приятно было думать, что это она его бросила. И он больше никому, кроме своей круглосуточной работы, и не нужен больше. А у неё, у Веры, всё просто отлично. На зависть всем однокурсницам из Первого меда. И уж тем более серпуховским одноклассницам. Она уже не Вера Алдошкина. И даже не Вера Кузьмина. А Вера Свенсон. И живёт не где-нибудь, а в Стокгольме.

О том, что у Кузьмина может быть женщина, Вера предупредила Катю. — Мам, а если папа женится, то кто она мне будет? — Мачеха, конечно. Ты ж сказки читала. — А Петер мне кто? — Петер? Папа. — Как так? Не отчим? — Без разницы. Вот если бы ты согласилась сменить фамилию, то точно был бы папа.

До августа, на который была договорённость, Катя еле дожила. Чемодан собирала аж две недели. Хотя потом оказалось, что и сложить туда особо нечего. Из почти всех вещей она за лето выросла. Интересно, а в Москве как одеваются в школу?

В Москву самолётом её отправлял Петер. У Веры был очередной курс гормонов. Она плохо себя чувствовала. Обняла дочь у порога. — Пока, Катюш, приезжай на каникулы. Петер катил по аэропорту её чемодан. Катя шла рядом, в пластиковой папке паспорт и документы. Её передали сначала представителю авиакомпании. — Счастливой дороги, Катерина, — неожиданно тепло сказал Петер. И долго махал ей вслед.

Весь полет Катя перебирала в голове свой телефонный разговор с папой.

Она тогда звонила, чтобы убедиться, он её ждёт. Про то, что решение в общем-то серьёзное, Катя понимала и так. А ещё ей было важно спросить про его личную жизнь, которой её так усиленно пугала мама. Ответ ошарашил.

— Мама права. — И как зовут твою личную жизнь? Или они разные всё время, — сарказм и агрессия попёрли тогда из неё совершенно неконтролируемо.

Катя понимала, что хамить папе — последнее дело, но слова с языка срывались быстрее, чем она успевала их осмыслить. — Кать, мою личную жизнь, как ты выразилась, зовут Ольга Владимировна. Вот это да! Теперь она знала её по имени. — Что, прям так ты её и называешь? — хохотнула она тогда. — Нет, так её будешь называть ты. Потому что она будет твоим классным руководителем.

Катя аж присвистнула от неожиданности. — Ого! Вот это поворот! Мой отец спит с моей учительницей? — Дочь, вопрос, кто и с кем спит, это не то, что я буду с тобой обсуждать. Но. Вопрос, кого любит твой отец — это важно. Как думаешь?

Катя вдруг остановила себя. Она же хочет, чтобы отец был счастлив. Так может, это шанс? А как же она?

— Она хорошая? — её голос вернулся к детским интонациям. — Да. Она хорошая. И я её люблю. Для меня она — важный человек. — А я? — Кате уже хотелось плакать. У мамы Петер, у папы эта непонятная Ольга Владимировна. Где здесь её место?

— А ты самый важный для меня человек. Ты моя дочь. И поэтому я с тобой об этом говорю. Мне важно, что ты думаешь и чувствуешь. Это на первом месте. На самом первом. — У меня будет моя старая комната? — Конечно. — Купишь мне в Икее большую акулу? — Кате вдруг захотелось, чтобы папа сделал для неё всё-всё, чего бы она ни попросила. — Сколько? — спросил он. — В смысле? — Сколько акул ты хочешь? Ты приедешь, мы вместе выберем. Договорились? — Пап, ты меня ждёшь? — Конечно, Котенок, очень. — Я скоро. Мы же справимся? — Тебе страшно? — Очень. — А если с папой? — Тогда уже не так сильно. И я посмотрю на неё твоими глазами. На Ольгу Владимировну. — Это как? — Нам психолог в школе советовала. Если хочешь понять мнение другого, посмотри на проблему его глазами. Я постараюсь, пап. — Спасибо, дочь.