На этот раз не было фальши. Мы любили оба. Любили взаимно,смело, откровенно и страстно… Мне не было легко с этим человеком, хотя говорят,что в любви должно быть легко. Мужчины всегда оказывали на меня давление,старались подчинить себе, заставить признать безоговорочную капитуляцию. А он…Он был совсем другим… Не таким, как все. Он воспринимал меня такой, какая яесть, и никогда не пытался меня переделать. Согласитесь, что таких мужчинединицы. Редко какой мужчина позволит любимой женщине полную свободусамовыражения, а он позволял.. Он слишком многое мне позволял, точно так же,как позволяла ему я.

Раньше больше всего на свете я боялась одиночества. Само этослово вызывало у меня шок. А теперь я понимаю, что одиночества боятся те, комускучно наедине с самим собой. А если ему скучно самому с собой, это значит, чтои другим с ним будет скучно. Говорят, одиночество нарушает психику, отравляетжизнь и толкает на самые отвратительные поступки. Говорят, что это чувствонельзя пускать на самотек, с ним обязательно нужно бороться, иначе последуетзатяжная депрессия. Я испытала одиночество, когда потеряла своего любимого.Настоящее тягостное одиночество… Это было похоже на удушье. Я задыхалась безлюбви, но точно так же задыхалась и в ней. Я напоминала неудачливогоныряльщика, который прыгает в омут под названием «любовь»… Он хочет побыть вэтом омуте как можно дольше, но у него ничего не получается, он начинаетзадыхаться, а когда пытается выскочить, омут крепко держит его, лишает воли.

Я вспомнила, как ходила к психоаналитику, чтобы он помог мнепримириться с действительностью, научиться жить без этого человека, надеялась,что врач подскажет, как это сделать, а он сказал, что мой бывший возлюбленныйсовершенно не мой человек, и выписал мне таблетки феназепама. После этихтаблеток я почувствовала себя еще хуже. Меня перестали душить слезы, но япобледнела и осунулась и вообще перестала понимать, что делаю, как живу. Именнов таком состоянии я случайно увидела его. Он неплохо выглядел и мне показалось,что он научился жить без меня. В отличие от меня у него это получилось. Можетбыть, это было не так. Может быть, мне показалось. Но я увидела благодушие,которое преобладало над горечью и разочарованием.

Не знаю, как у меня появилось желание убить его. Простопоявилось, и все. Это дикое желание переполнило все мое существо. Я внимательнопосмотрела ему в глаза. В них не было боли. В них была жизнь. Та жизнь, котораябольше не требовала моего присутствия, шла сама по себе, независимо от моегосуществования. И была вполне уютной, комфортной.

– Подсудимая, на выход!

Я вздрогнула и быстро поднялась со своего места. Не зря,наверно, в народе говорят, что от сумы да от тюрьмы зарекаться нельзя. Бог мой,я в тюрьме! Я иду на допрос… Все это время я говорила о нем как о живом, потомучто мне до сих пор кажется, что он жив. Он и в самом деле жив в моей памяти, вмоих мыслях, моих фантазиях и моих несбыточных мечтах. Я люблю его как прежде,а может быть, даже сильнее…

Я не могла привыкнуть к тому, что меня называют убийцей. Яне хотела представлять его перепуганное лицо, вспоминать его жалобный крик. Япредставляла его счастливую улыбку и радостные, любящие глаза. Его руки, такиеродные и такие сильные. Вспоминала его уверения, что мы всегда будем рядом,чего бы нам это ни стоило… Он говорил, что мои волосы пахнут свежей соломой… Ая говорила, что, если он когда-нибудь сможет меня позабыть, я не выдержу иобязательно его убью… Он смеялся, прижимал меня к себе и говорил, что я женщинавсей его жизни, что таких, как я, не забывают…

Заложив руки за спину, я вышла из камеры.

Я так и не завела себе мужа, потому что у меня есть кот,собака и попугай. Собака с утра ворчит, попугай весь вечер ругается, а котвозвращается домой за полночь.

Мария Корелли, английская писательница .

Бог мой, мне опять приснилась Венеция! Я вновь закрылаглаза, чтобы вернуться в свой сон. Я сижу на камнях мостовой, прислонившисьспиной к парапету набережной. На моем лице карнавальная маска. Я не одна. Моюруку держит незнакомый мужчина с довольно приятным выразительным голосом. Онодет в карнавальный костюм ковбоя, на лице черная маска с наклеенными осколкамибитого цветного стекла. Мы чувствуем себя совершенно измотанными. Все-такидесять дней карнавального безумия… Десять долгих бессонных ночей с громкокричащей музыкой и мельканием праздничных огней в глазах. Я даже помню названиемоста, у которого мы сидим. Риальто. Этот мост называется Риальто. Странно. Яникогда раньше не была в Венеции, следовательно, не могла знать название моста.Я держала своего спутника за руку и благодарила за то, что он заказал нам маскиПалассио-Грасси. Эти маски всегда отличались особой изысканностью и, конечноже, высокой ценой.

…Я потерла заспанные глаза и решила, что вот как толькоразгребусь с навалившимися на меня делами, обязательно поеду в Венецию, куплюсебе дорогую маску и найду этот мост… И пусть со мною рядом не будет того, ктомне приснился, я обязательно сяду на камни мостовой, прислонюсь к парапетунабережной и буду улыбаться проходящим мимо венецианцам и желать им доброгодня.

Пронзительный телефонный звонок заставил меня вернуться вреальность, и я лениво потянулась за трубкой:

– Слушаю.

– Здравствуй, Лера! Здравствуй, солнышко, – проворковал втрубке голос моего любовника.

– Привет, – нехотя произнесла я и откровенно зевнула.

– Как спалось?

– Как всегда.

– Я хотел спросить, как тебе спалось без меня? – попыталсяуточнить мой любовник.

– Без тебя мне всегда одиноко, – не моргнув глазом совралая. – Стас, скажи, а ты когда-нибудь был в Венеции?

– Был пару раз.

– Ты как-то пресно ответил на мой вопрос.

– А как ты хотела, чтобы я на него ответил?

– Ну как-то более романтично. Ведь тебе там безумнопонравилось.

– Ну насчет того, что мне там безумно понравилось, я тебе неговорил. Не город, а самое настоящее болото. Все время дожди и комары злющие…

– Совсем не романтично. Ну а на карнавале ты был?

– Был. Но, по крайней мере, этот карнавал не произвел наменя впечатления, которого я ожидал.

– А что на тебя вообще производит впечатление?! – не скрываяобиды, отчеканила я.