— Жена? — предположил стоявший рядом капитан.

— Может быть. По крайней мере, это поможет установить личность. Дальше — расческа из желтой пластмассы. А это что? — Шаров похлопал рукой по краю полы куртки. — Там под подкладкой что-то зашито. Бумаги. Нож есть, капитан?

Сложенная вчетверо бумага оказалась листом из обычной ученической тетради.

— А вот это уже интересно, — тихо сказал Шаров, поднимаясь на ноги.

— Что там, письмо? — поинтересовался ротный.

— Разберемся, — деликатно ушел от ответа оперативник, опуская руку так, чтобы капитан не смог прочитать текст. — Прикажи своим ребятам, чтобы обыскивали тщательно. Такие вот тайники под подкладками пусть ищут. И за голенищами сапог смотрят.

Когда капитан отошел к своим бойцам, Шаров снова развернул бумагу. Текст был написан карандашом, а не чернилами. Значит, боялись, что подмокнет. Не напечатали на пишущей машинке, значит, не было времени или возможности. Сочинял человек грамотный, привыкший писать отчеты:

«Настоящим сообщаю, что потери после трех боев с частями НКВД составляют около 60 %. Мы потеряли четыре хорошо подготовленные базы для приема груза и шесть конспиративных квартир. Выявить предателей не удалось. Считаю, что сведения в НКВД поступили от арестованных братьев, кто сломался на допросах.

Прошу сообщить лично Доктору, что в сложившихся условиях операцию готовить невозможно. Прошу увеличить срок подготовки еще на два месяца. «Мероприятие», которое готовят советские власти на освобожденных от немцев территориях, произойдет в ранее указанные мной сроки.

Бригадир».

Майор госбезопасности Воротников был грузным мужчиной с толстой шеей. В нем чувствовался бывший борец. И не только осанка и мощный торс выдавали в этом человеке спортсмена, чемпиона округа. Во взгляде майора, что бы он ни говорил в этот момент, чем бы ни был занят, всегда чувствовалась железная решимость добиться своего, довести дело до конца, победить.

Шаров сидел перед начальником Управления и еле сдерживался, чтобы не «клюнуть носом». Спать хотелось неимоверно. И здесь, в тепле кабинета, после промозглой сырости лесов его просто развезло.

— Ты давай, — строго кивнул Воротников, — пей чай! Дальше что?

— Осмотрели досконально место последней стоянки банды в лесу, — продолжал рассказ Шаров, хмуро разглядывая свои грязные руки с траурными ногтями. — У меня такое ощущение возникло, Глеб Иванович, что они там ждали чего-то или кого-то. Ну, посудите сами. Они поняли, что им сели на хвост, что местность в районе последней их дневки прочесывает рота НКВД. Они понимают, что с собаками или без собак мы выйдем на их след. Но они упорно сидят в лесном массиве под Здолбицами. Даже выставили заслоны на путях подхода к их стоянке. Пулеметные позиции грамотно устроили с широким сектором обстрела. Зачем? А пока мы топтались там, они вполне могли уйти в сторону Луцка, в густые леса. Они не дураки, понимают, что в погоню за ними мы бы туда с одной ротой не сунулись. И с двумя не сунулись.

— Сунулись бы, — хмуро возразил Воротников. — Получили бы приказ и сунулись как миленькие. И банду бы взяли.

— Да я не об этом, товарищ майор!

— Понял я тебя, Олег, понял, — Воротников снова подвинул к себе письмо, которое извлекли из-за подкладки убитого бандита. — Что еще?

— Оружие у них в основном немецкое. Кое-что из личных вещей тоже. Ножи складные, часы, фляжки.

— Трофейное?

— Новое, Глеб Иванович.

— Новое? — Воротников оторвал взгляд от письма и внимательно посмотрел на оперативника. — Значит, они стали пользоваться снаряжением и оружием из оставленных немцами складов.

Майор поднялся из-за стола, прошел к окну и, заложив руки на спину, стал смотреть на проезжающие по улице машины, подводы, снующих вездесущих пацанов. Мирный город, только-только стряхнувший с усталых плеч пепел войны, вновь может оказаться в огне и крови. И не только город, вся Западная Украина, за освобождение которой было заплачено такой ценой.

Воротников не так давно знакомился с показаниями пленных немецких офицеров. По показаниям бывшего начальника 2-го отдела штаба оккупационных войск генерал-губернаторства гауптмана Юзефа Лазарека, после проведенных переговоров с руководством УПА в марте-апреле 1944 года он через своего подчиненного лейтенанта Винтерассена направил из Львова в Черный лес шесть грузовых машин с оружием. Всего было отправлено более 700 винтовок и 50 пулеметов. По сведениям советской контрразведки, подобные указания о снабжении УПА оружием весной 1944 года получили первая бронетанковая и 17-я армии.

Переговоры с УПА действительно велись на самом высоком уровне. Полковник СС Шифельд показал на допросе, что еще 26 января 1944 года он провел встречу лично с Климом Савуром[3]. Лидер повстанцев обязался незамедлительно сообщать немцам известную УПА информацию о советских партизанах и подразделениях Красной Армии. А также оказывать помощь в их уничтожении. По достигнутой договоренности немецкая сторона обязалась обеспечить УПА оружием и боеприпасами и взять на себя финансирование разведки УПА. В знак расположения Шифельд подарил Климу Савуру полный комплект эсэсовского обмундирования, пистолет-пулемет и офицерский кортик с серебряной рукояткой. В тот же день немцы передали украинским националистам 80 автоматов и 132 винтовки чешского производства с патронами к ним. Кроме того, пообещали поставить 20 полевых и 10 зенитных орудий, 500 советских автоматов, 10 тысяч гранат и 250 тысяч автоматных патронов.

Всего по материалам, попавшим в руки НКВД, немцы до своего отступления передали УПА более 700 минометов, 10 тысяч пулеметов, 100 тысяч ручных гранат, 80 тысяч мин и снарядов, 12 миллионов патронов, 300 полевых радиостанций, 100 портативных типографий.

Страшно даже подумать, что все это оружие может в короткий срок быть пущено бандитами в дело. Москва требует от майора госбезопасности Воротникова ежедневного доклада: сколько тайников и закладок выявлено, сколько изъято оружия, боеприпасов, снаряжения.

— Придется докладывать в Москву, — тихо сказал майор, не оборачиваясь. — Сходи пообедай, по пути загляни к шифровальщику, скажи, что он мне нужен через полчаса. Через два часа начнем потрошить пленных оуновцев. Давай, Шаров, в темпе! И не забудь написать подробный рапорт об этом боестолкновении.

Оперативную группу 3-го отдела[4] Главного управления государственной безопасности НКВД майор Воротников отправился встречать лично. Начальник Ровенского УНКВД хотел посмотреть, кого ему прислали. Матерых оперативников, у которых за спиной годы работы в сложнейших фронтовых и прифронтовых условиях, или самоуверенных избалованных начальников, привыкших руководить с карандашиком в руках, которые немецких диверсантов и украинских националистов видели только в камерах внутренней тюрьмы на Лубянке. Не хотелось Воротникову терять самостоятельности в предстоящей операции. Хуже нет, когда присылают тебе людей, которым ты вроде бы должен подчиняться, но ответственность все равно ложится на твои плечи. Такое двоякое положение изматывало, мешало работе, срывало сложнейшие операции. Но, надо отдать должное, с такими «бригадами» из Москвы Воротников за годы войны встречался все же довольно редко.