перебирая воспоминания и стараясь хоть как-то отвлечься от опостылевшего шитья. Черная изба уже не казалась такой пугающей. Почему бы и впрямь не податься в божьи служки? Поддерживала бы святое пламя, ворожила на птичьих костях, предсказывая судьбу князьям, их женам и детям, и никто не посмел бы сказать ей слова поперек. Дев из черных изб уважали, иной раз приглашали на пиры, хоть и болтали за спиной дурное, поговаривая, будто у них под подолом вместо белых ног – копыта, а снизу торчат хвосты. Интересно – правда или пустые слухи?

Василика взглянула на догорающую свечу и усмехнулась собственной шальной мысли. Не сбежать ли ей вместе с Яшенем на вечерок? Мачеха подумает, что она вышивает или спит, а в конюшню не сразу заглянет. Если ее и хватятся, то очень не скоро.

Спутавшиеся в очередной раз нити выпали из рук вместе с тканью. Василика быстро переоделась, потушила огарок и тихонько, как мышь, пробралась во внутренний двор. Измотанные слуги смотрели третий сон, петухи молчали, дожидаясь рассвета, только Трехликая Богиня-Мать со своими многочисленными детьми глядела на Василику и словно улыбалась.

Огненный Яшень радостно заржал, увидев хозяйку. Пришлось шикнуть на коня – иначе всех перебудит, и тогда Калина начнет кричать и хвататься за сердце. Василика взяла Яшеня под уздцы и вывела из конюшни, ступая тихо-тихо, без лишних шорохов. Когда ворота остались позади, она облегченно выдохнула, вскочила в мягкое седло и натянула поводья. Конь громко заржал и понес ее далеко-далеко. Не успела она мигнуть, как батюшкин дом вместе с рядом других купеческих крыш скрылся в ночной мгле.

Калина давно собиралась перебраться в город вместе с дочерьми, чтобы быть поближе к людям и подальше от жути и навий, но все время находились другие дела. Чутье подсказывало Василике, что скоро закончится ее вольное житье, – однажды мачеха вспыхнет и прикажет собрать все добро в сундуки, приготовить несколько возов, схватит падчерицу за косу, посадит рядом с собой, чтобы наверняка не сбежала, и поедут они в новый дом.

Яшень пересек перелесок и побежал по знакомым тропкам. Любопытные лешачата тут же запрыгали вокруг. Раньше они пытались пугать Василику, но потом подружились с ней. Она приносила детям Лешего пироги, мед, варенье – все, что было легко утащить с кухни. За это лешачата полюбили ее и пускали в самую глубь чащи, где не ездили одинокие всадники. Все знали, что лесной царь обожал путать маленькие тропки и переплетать их так, чтобы добрый человек не выбрался из его владений живым.

Но Василику это не пугало, напротив, что-то скреблось в ее сердце и взывало к смарагдовым духам, как будто душа ее хотела вечно блуждать между широкими деревьями, весной покрывать их зеленью, летом наполнять теплом, осенью собирать хрустящие листья, а зимой – морозить и укрывать мягким снегом. Калина, узнав о таких мыслях падчерицы, наверняка затряслась и упала бы, поэтому Василика не могла сказать мачехе правду.

Ни один из молодцев не приглянулся, ведь сердце ее уже давно было отдано змеящимся тропкам, шелестящим кронам, толстым древесным жилам и пляшущим лешачатам. Иногда она даже завидовала Костяной Ягине. Ее изба стояла среди необъятных дубов и статных кленов. Если не всмотреться, можно и не заметить ворот – старых, почти заросших и наверняка скрипучих, хотя Василика ни разу не видела, чтобы они открывались или закрывались, как будто и не жил никто в том доме.

Яшень навострил уши. Ведьмина изба внушала ему неподдельный ужас. Лешачата затихли и поползли в разные стороны. Боялись. Василика тоже инстинктивно задрожала и повернула коня. Страшно. Чудилось, что за воротами валяются груды человеческих костей, а когтистая Ягиня за столом доедает человечью ногу, сверкая нелюдскими глазами. Говорили, что ей минул четвертый век. Князья сменялись, умирали простые люди, а костяная ведьма жила и подпитывалась горячей кровью. Ела и животных, но чаще всего хватала любопытных людей, которые забрались глубоко в Лес. Интересно, почему ведьма не трогала ее, Василику? Могла ведь выскочить из-за ворот и схватить, но нет, видимо, не по вкусу ей была молодая девка. Может, ведьма предпочитала охотиться и любила, когда добрый человек кричал и вырывался, а не сам шел в морщинистые руки?

Яшень погнал подальше от колдовского края. Лешачата проводили Василику любопытными взглядами. Наверняка расстроились, что не принесла им гостинцев. Что поделать, не всякий раз получалось что-то стянуть. Однажды Василику застукала кухарка. Пришлось наврать, что захотелось поесть вишневого варенья прямиком посреди ночи, а будить слуг было несподручно. Та вроде бы поверила, но посмотрела косо. С тех пор Василика проявляла осторожность. Мало ли, вдруг кто расскажет мачехе, а та заподозрит неладное.

Ночной воздух приятно холодил. В Лесу было особенно свежо, намного лучше, чем в людной деревушке или городке. Вечерами трактиры стояли полупустые – кому охота в такую погоду сидеть в четырех стенах, вдыхать жаркий воздух и есть жирную похлебку. Другое дело – цветочно-травяные ковры. Иногда на растущую луну Василика замечала возле опушки лекарок и колдуний, выискивающих целебные и волшебные травы, которые нужно собирать при нарастающей луне. Вот и теперь две женщины бродили неподалеку. Она видела их силуэты, но не стала подходить близко. Василика надеялась, что они не обратят на нее внимания. Поговаривали, будто у лекарок и колдуний были птичьи глаза вместо человеческих, потому они умели собирать и выплетать венки даже в непроглядной тьме. Так благословила их Трехликая Богиня-Пряха, питавшая особую любовь к разным ведающим.

Яшень понес Василику к дому. Они враз проскочили цветочный ковер, пшенично-горькое поле, где колоски сплетались с полынью, и подъехали к самому краю родной деревни. Домики чернели, не было видно ни одного огонька. Все еще спали, а петухи только-только открывали глаза, чтобы прокричать первый раз и возвестить, что скоро начнет подниматься солнце. Василика спрыгнула на землю, взяла коня за поводья и тихонько повела сквозь скрипучие ворота. Они прошмыгнули во внутренний двор. Хорошо, что Яшень понимал ее, научился бесшумно переступать и не фырчать лишний раз. Василика отвела его в стойло, сняла седло, насыпала овса и проверила, хватает ли воды в деревянной колоде. Потом проскользнула в дом по лестнице для дворовых девок, разделась и легла в давно остывшую постель.

Ей это было не впервой. Обычно Калина не замечала или не хотела замечать ночных прогулок, реже – услышав от слуг, с криками запирала Василику в комнате, заставляя трудиться над подвенечным нарядом и пришивать к подолу бусины и багряные кружева. Василика работала медленно, отчасти потому, что не получалось, а отчасти потому, что чутье шептало ей: Калина