Присели на дорожку, как водиться помолчали: вместе, но каждый о своем.

Сели — и поехали!..

-//-

Пришлому чем-то не понравилась хата, в которую он вошел сначала. Вроде и ладная, и крепкая, но не под него строилась. Слишком просторно для одного старика. Мужик, что ее строил, был, наверное, высок, широкоплеч, или считал себя таковым.

Как по базару, старик прошелся по деревне, выбрал себе хату. Не слишком большую, но ладную. Зашел, осмотрелся, остался доволен. Собачка вбежала вслед за ним.

Присел за стол. Снял с плеча мешки, развязал маленький, достал колечко колбасы, полбуханки хлеба, стал кушать сам, не забыл и про собаку. Когда отобедал, нашел крынку, снова сходил с ней к колодцу.

Затем старик нашел тряпицу завесить окно — в комнате стало темно, словно вечером. Бросил на лавку плохонькое одеяло вместо матраса, рогожку накрыться. Мирно прилег отдохнуть с дороги.

Под кроватью клубочком свернулась и собака.

Старику казалось, что его приключения закончились.

Он сильно ошибался…

…А на улице во всю стоял сентябрь.

Утром было прохладно, солдаты кутались в бурки, шинели. Но ближе к обеду солнце уже жгло нещадно, к вечеру можно было запросто купаться в реке. Но все же становилось ясно: не то веселье, вот и осень пришла.

И с веток уже не таясь, срывался какой-то еще зеленый, но огрубевший лист.

Все больше солдат в батальоне, попробовав ногой кожу воды, говорили:

— Неа, сегодня купаться не полезу. Нету дураков. Вода холодная.

Но с деревьев, с круч, с помостов сигали другие. Ныряли с головой, быстро, зная, что если входить в воду понемногу, тогда, конечно холодно. А если вот так, с головой броситься, тогда не очень студено. Зябко станет, когда из воды вылезешь — с полей, даже вечером ветер дул совсем не теплый.

А пока они подначивали тех, кто остался на берегу:

— Да какая же она холодная? Холодная она станет, когда замерзнет. А сейчас она как кипяток! Только остывший шибко.

Но утром так вообще реки сторонились. Тянуло от нее сыростью и холодом осени поздней. А еще русло затягивало туманами. От туманов вообще не жди добра, а у этой реки и репутация была неважная. Не то русалки тут жили, не то иная какая-то несознательная нечисть. Вроде бы, как началась война, нечисть притихла, до времен получше залегла на илистое дно, Но порой все же шалила. То водяной у кого-то утянет какое-то тряпье у тех, кто на речку постираться собрался, то еще что-то…

А как-то утро сложилось вовсе невнятно. К реке отправилось трое с ведрами, ну и, разумеется, с оружием. Времена все же неспокойные. По нужде и то лучше отлучаться с наганом.

И в самом деле — скоро от реки, послышалась стрельба. Кто-то кричал.

На ноги поднялся весь батальон. Многие рванули к реке, кто в чем был. Но были встречены пулеметной очередью. Залегли.

Командир части еще спал, поэтому первым о происшествии узнал комиссар. Появилась крамольная мысль: не будить комбата, принять командование на себя, добыть первую победу. С иной стороны, опыта было ровно никакого. Опять же, а что командовать? Крикнуть: «Вперед»? А что далее?

Вернее, что именно — ясно. Дальше река. Густые камыши, вероятно, заболоченный берег. Комиссару Чугункину подумалось: это все равно, что атаковать туман, болото.

Опять же: скажем, он крикнет: вперед! Положим, даже рванет сам. А вдруг за ним никто не побежит. И стрелять противник будет только по нему. И до реки бежать далече, за неимением иных целей, его успеют пристрелить раз пять.

Умирать в самом начале блестящей полководческой карьеры не хотелось.

Пока Чугункин сомневался, из палатки появился, протирая глаза, комбат Аристархов:

— Что тут у вас?

— У нас тут бой, а вы спите! — вспылил комиссар Чугункин.

— Вас так послушать, — ответил комбат, — так я вообще никогда спать не должен. Лучше доложите диспозицию.

Чугункин не нашел ничего веского, чтобы ответить на первый, а, особенно, на второй вопрос.

К счастью, его спас кто-то из рядовых:

— Ваше высокоблагородие… — по старой привычке начал доклад солдат, но тут же исправился. — Товарищ комбат, противник прижат к реке, но отстреливается.

Как раз принесли первого раненого. Им оказался один из тех, троих, ушедших поутру за водой.

Был это паренек молодой, всего боящийся, а потому и осторожный.

С его слов выходило так: отстал от сослуживцев, а, потому, к месту стычки подошел последним. Вроде бы, возле водопоя его товарищи с кем-то зацепились, началась пальба.

Именно пареньку батальон был обязан тем, что противник не вышел из соприкосновения. Когда началась стрельба, он упал на землю, перекрыл единственную дорогу, ведущую с водопоя, и стал патрон за патроном посылать в сторону места столкновения. Повредил он при этом только камыш, но зато самого его задело рикошетом.

Но ничего толкового сказать он не мог: ни сколько было противника, ни что случилось с его товарищами.

Чугункин сурово покачал головой, дескать надо будет взять человека на карандаш. Но Аристархов потрепал раненого по плечу:

— Молодец, что не побежал…

После этого комбат поступил еще удивительней: не рванул к месту боя, до которого-то и было с четверть версты. Аристархов побежал в сторону обратную, вскарабкался по склону. Чугункин догнал его где-то посередине, когда военспец остановился возле дерева и стал рассматривать диспозицию. С высоты было видно немногим больше.

Комбат прислушался: сухо стреляли винтовки. Из них палили бойцы его подразделения.

Им отвечали из камыша. Сухо и коротко трещал пулемет — стрелок бил наверняка, экономя патроны. Гремел пистолет, била винтовка.

— Ну что? Начнем атаку?

Аристархов покачал головой. Затем посмотрел вверх, туда, где шумели листвой деревья, и отчего-то вдруг сказал:

— А сегодня славный ветер.

Со склона спустился быстро, проходя через расположение батальона, бросил:

— Приготовить факелы! Подпалить камыши!

С этим проблем не возникло: наломали веток, обмотали их тряпьем, плеснули керосином из "летучей мыши".

Факела полетели в камыш. Противник среагировал, попытался положить факельщиков. Но слишком поздно. Один факел добросить не удалось, он упал на дорогу, зато остальные попали по назначению.

Камыши не вспыхнули словно порох, но загорелись быстро — последние две недели стояли сухими. Горели с треском, пепел взлетал хлопьями садился на деревья, ложился, словно снег на землю, на бойцов.

Но камыш, как известно, произрастает из воды, из грязи, водой питается, потому очень скоро все русло затянуло дымом.