Так вот, излучая оптимизм до сих пор не понятной природы, я вырулил в прихожую и стал как вкопанный.

— А, привет, Браул! Сколько лет, сколько зим!..

Я решил не обнимать гостя. Нет, не то чтобы сама мысль внушала мне отвращение, просто он был мокрым. Сентябрьский дождь порядком подмочил его длинный макинтош, со шляпы с пером стекала на мой пол вода, но под шляпой светилось довольное лицо с впалыми щеками и маленькими щегольскими усиками, недавно вошедшими в моду.

Изенгрим Поттер. Собственной персоной. Это же надо! Я довольно долго ничего о нем не слышал, думал даже, что он уехал из Эртилана. Зубастик, как мы звали чародея в своей компании, ни дня не мог прожить без скандала, и все из-за своего пакостного стремления разыгрывать всех, до кого мог дотянуться своими длинными граблями. Я сам не раз становился жертвой его шуточек, поэтому знаю, что говорю.

Если честно, мне приятнее было бы видеть какой-нибудь другой призрак из прошлого, но раз уже этот навестил меня, придется сыграть роль радушного хозяина.

Я изобразил, что с ума сойти, как рад видеть этого зануду, и получил в ответ оскал в два ряда сверкающих зубов. Именно благодаря этой улыбке Изенгрим заработал свое прозвище. Был Зубастиком, Зубастиком и помрет.

— Проходи, выпьем по стаканчику джина.

— Нет, что ты, я тороплюсь! — ответил Поттер. — На минутку заскочил.

— Ничего не знаю! Раздевайся, проходи!

— Нет, нет!..

Сейчас, спустя время, думаю, что лучше бы я не настаивал, но, с другой стороны, учитывая все дальнейшее, немедленная ретирада Изенгрима меня бы не спасла.

Я настоял, и чародей, разоблачившись, последовал за мной в гостиную.

Когда встречаются два человека, у которых имеется общее прошлое, им есть о чем поболтать. Этим мы и занялись, попивая джин. Сами собой всплыли в нашей памяти великие деяния бурной молодости, и я с удивлением обнаружил, что думать о них могу без особенного содрогания. Нашел в них даже какую-то прелесть, и сам себе напомнил старого кавалериста, повествующего о молниеносных атаках, ночных рейдах по тылам противника и женщинах, кои дарили ему, удалому лихачу, свою нежность в перерывах между сражениями.

«А помнишь, как…» — говорил кто-нибудь из нас, и мы взрывались хохотом, воскрешая из мглы минувшего образы знакомых, попадавших в переделки, и самих себя, стремящихся доказать товарищам, что не лыком шиты и что искупаться в фонтане на площади Королей мы можем, подняв большее количество брызг, чем кто бы то ни было.

Да, были и фонтаны, и крыши, и подвалы — куда только нелегкая нас не заносила. Была и магия, которой мы щеголяли друг перед другом, магия, грозящая перевернуть порядок вещей в этом мире, магия, в которой каждый из нас видел инструмент обрести более высокое общественное положение, заявить о себе во всеуслышание.

Мне повезло, я не обрел печальной известности и вовремя понял, что соревноваться с коллегами, кто более искусен в трансформации или чарах стихий, бессмысленно. Эртилан кишмя кишит чародеями всех мастей, и бороться с каждым за толику славы просто жизни не хватит. И вообще, это дурной тон. Уже то, что ты маг-аристократ, говорит о многом, чего же еще желать?

Рано или поздно даже самые горячие головы остывают. Я — один из примеров. Еще один сидел передо мной. Не скажу, что теперь он холоден, как лед в стакане с виски, но и прежнего Зубастика Изенгрим не напоминал. Добрав солидности, он сделался респектабельным чародеем и завидным женихом, которого пытаются захомутать все незамужние девицы из высших слоев мигонского общества. Своей знаменитой улыбкой он по-прежнему сражает их пачками, но и не думает надевать на шею бриллиантовый хомут супружества.

Мы беседовали минут двадцать, а дождь за окном все лил. Селина хлопотала на кухне, Квирсел не показывался. Он тоже отличался нелюбовью к приему гостей, особенно сейчас, когда его собачий облик диктует ему совершенно другие правила поведения. На людях чародей-эмигрант ничем не показывает, что умеет говорить, и все, за исключением Гермионы, посвященной в страшную тайну, принимают его за обыкновенную псину. И удивляются, с чего это я вдруг уподобился старой деве, ведь именно у них в ходу эти симпатичные толстячки. По традиции, если чародей-аристократ заводит собаку, то это, как правило, дог или, на худой конец, доберман, и с этой точки зрения я не вписывался в общую картину.

— Да, — сказал Изенгрим, потирая руки об колени, — ты все такой же, — Его взгляд пробежался по интерьеру гостиной. — В общем, неплохо. Хотел бы и я так, — добавил чародей.

— Как? — спросил я. Джин успел сделать мои мозги мягкими, и я блаженно улыбался. Понимаю, что на людях появляться с таким выражением на лице, даже самом аристократическом, нельзя, но мне было начхать. Я у себя дома. А Зубастик не такой сноб, чтобы придираться к гримасам старого приятеля. Сам он был тоже мастер по этой части, и одно время и дня не мог прожить, чтобы не огорошить окружение очередным шедевром мимического искусства.

— Моя мечта — тишина и покой, — сказал Изенгрим. В глазах его мерцали подозрительные угольки. Они явно указывали на то, что Зубастик вешает мне на угли лапшу.

— Не верю, — сказал я. — Тебе? С какой стати?

— Каждый из нас временами испытывает необходимость отгородиться от суеты повседневности, — напыщенно выдал Поттер. — Раньше я не понимал тебя. Ты взял и сбежал, выбрав жизнь мухомора, произрастающего в темной сырой низине. Думал, ты просто рехнулся или на тебя слишком надавила твоя мать, Элъфрида. Но сейчас я тебя понимаю!

— Чего проще? — спросил я. — Женись, уезжай в свое поместье и живи там. Лоно природы и все такое. Насколько я помню, места в Игривых Холмах прекрасные, да и родовое гнездо выше всяких похвал…

— Я бы рад, — вздохнул Изенгрим, приглаживая волосок, выбившийся из безупречной укладки. — Но светская жизнь держит крепко. У меня нет в запасе столько мужества. А вдруг меня забудут? Вот о чем в первую очередь спрашивает меня мое честолюбие. То-то и оно! — Поттер налил нам еще по порции джина, встал и принялся ходить по гостиной. — Ладно, мы все о прошлом, а ты не рассказал о себе.

Я поведал то немногое, что посчитал нужным предать гласности. И, конечно, умолчал о последних грозных событиях моей жизни. Противостояние со злым стариком Вольфрамом, путешествие в Волшебную Страну и Чудовищный Синдром, которым я болел, остались под спудом забвения, и я надеялся, что навсегда.

Изенгрим, конечно, не впечатлился. Я слепил самую скучную версию последних событий.

— Ну а ты?

Поттер смотрел в окно и на мою реплику отреагировал не сразу.

— Зубастик?..

Он развернулся, словно флюгер, продемонстрировав мне такую физиономию, что душа моя тут же проявила склонность уйти в пятки до лучших времен.

— Чем ты занимался? — спросил я. — Слышал, будто ты уезжал.

— Да. Уезжал. Я путешествовал, Браул. Последние полтора года.