рядом, и они вместе листают мангу. Тем временем отец девочки подравнивает контуры дома и зелёного куста рядом с ним, берёт тонкую кисточку и начинает прорисовывать крышу, черепица к черепице, угловой скат, водосточную трубу. На подоконнике появляется цветочный ящик, кисть набирает густые белила и сажает пушистую кляксу рядом – будущего кота.

– Пап, Одуванчик говорит, ему нравится твой Синий Кролик!

– Да-да, Митико, не отвлекай меня. Пожалуйста. Иди лучше поиграй в саду, ладно?

День клонится к вечеру. В мастерской на полу, около книжных стеллажей – горка раскрытых журналов. Тихо, только на полке равномерно тикают часы. Человек в фартуке всё ещё работает. Рисунок почти закончен, над крышами старых домов плывут белые облака, а где-то неподалёку как будто шумит море.

Рассказывая об отце, Митико садилась прямее, иногда замолкала на полуслове, стараясь подобрать точное определение. Я не торопил её, наводящие вопросы тоже скоро перестали быть нужны. Ей хотелось поговорить о своём детстве.

Это известная, в общем-то, вещь: рассказывая о своей проблеме подробно, мы постепенно находим для неё решение. Митико искала решение методично, и я не мог пожаловаться на недостаток информации. Судя по всему, дочь и отец были похожи друг на друга, и поэтому потерю любимого человека они компенсировали схожим образом: у Митико появился инвиз, отец погрузился в работу. Однако через пару лет, когда Митико пришла пора пойти в школу, выяснилось, что она панически боится общаться с другими детьми, а её инвиз не горит желанием помочь ей в этом. Напротив, он всячески её отговаривал, убеждая, что они оба могут замечательно учиться, не выходя из дома.

– Лето перед школой было ужасным, – Митико смотрела в окно за моей спиной. – Я без конца ссорилась то с отцом, то с Одуванчиком, который упрямился и не хотел даже слышать о школе. В конце концов отец решил проконсультироваться у детского психолога, а тот, узнав об Одуванчике, посоветовал не тянуть время и обращаться сразу в «Nomokar Inc».

Я вздохнул. Я мог представить себе этот разговор, будто при нём присутствовал. Он был долгим и утомительным, а окончательный вердикт – не в пользу белоголового друга Митико.

– Ненастоящий?! – девочка, сжав кулаки, наступает на отца. – Это ты ненастоящий! Это ты воображаемый! Да ты со мной почти не разговариваешь! «Митико, не сейчас, Митико, давай позже, Митико, дай мне закончить»! А Одуванчик всё время рядом!

– Малышка, послушай меня, просто послушай, ладно? – отец берёт девочку за руку, пытается разжать маленькие пальцы, и у него это почти получается. – Одуванчик был с тобой всё это время, но сейчас нужно с ним попрощаться, понимаешь? Это только твоё воображение, ты же дочь художника, моя дочка, а значит – умеешь придумывать яркие образы. У некоторых людей есть такая необычная способность, они умеют оживлять свои фантазии. Это как мультфильм, который ты сама себе придумываешь и сама себе показываешь, понимаешь?

Девочка смотрит на отца недоверчиво. Поворачивается к белоголовому мальчику, который сидит с хмурым видом на полу неподалёку. Мальчик глядит на девочку, отрицательно качает головой, одними губами говорит «нет». Она переводит взгляд на отца.

– То есть Одуванчик – мультфильм в моей голове? – детский голос немного дрожит.

– Ну… – нельзя сказать, что отцовский голос звучит уверенно. – Вообще-то такие существа называются инвизами. Нет ничего плохого в том, что у тебя есть инвиз, Митико. У некоторых других детей тоже есть подобные воображаемые друзья. Но… Проблема в том, что ты не дружишь с настоящими детьми, понимаешь? И школа…

– Никакой он не инвиз! – девочка загораживает собой мальчика на полу, забыв о том, что отец его не видит. – А… А если я пойду в школу и буду дружить с детьми, Одуванчик может остаться с нами?

Белоголовый мальчик презрительно фыркает, резко встаёт и выходит из комнаты.

Я потёр переносицу. Чем больше я погружался в её историю, тем больше подробностей моего детства всплывало в памяти. А я-то, старый дуралей, был уверен, что раз и навсегда научился абстрагироваться от переживаний своих пациентов. Без этого умения в нашей профессии не выжить. Надо постараться взять себя в руки.

– И вы начали ходить в школу?

Митико кивнула. Мы немного помолчали, а потом я объявил, что на сегодня достаточно. Не знаю, как Митико, но я точно не был готов вспоминать сегодня школьные годы – ни свои, ни чужие. Так что если она не возражает, мы прервёмся ещё на неделю. Она не возражала.

Всю неделю я крутил ситуацию так и этак, пытаясь придумать, как помочь этой девушке, но ничего кроме классических схем в голову не приходило. В любом случае на данном этапе терапии я мог только слушать. В день нашей третьей встречи дождь лил, как из ведра, и традиция пить кофе в Королевском саду оборвалась, едва успев появиться. Не люблю менять заранее намеченные планы, поэтому всё же поехал в центр и недолго постоял в аллее, сплошь усыпанной полупрозрачным розовым конфетти. Отцветающие сакуры напоминали стаю гигантских фламинго, печально нахохлившихся под пасмурным небом. Под порывами ветра они роняли свои перья на тротуар, где их тотчас подхватывали потоки холодной воды. Ручьи стремительно уносили смятые лепестки прочь, к чугунным решёткам водостоков, где осыпавшаяся красота недолго кружилась в воронках, а затем бесследно проваливалась в тартарары.

Вернувшись в офис, я сразу же занялся приготовлением чая, и не зря: Митико пришла изрядно озябшая, так что горячее питьё оказалось как нельзя кстати. Специально для этого случая я купил молочный улун и крохотные чашечки. Чашки, правда, оказались китайскими, но Митико сказала, что это ничего. В кабинете я повернул своё кресло к окну, мы немного посидели молча, потягивая терпкий, чуть сладковатый чай и глядя на медные крыши домов, над которыми по-прежнему висела сплошная пелена ливня. Небо не желало светлеть, и разговор пришлось начинать под энергичное стаккато дождевых капель по стеклу.

В школе у Митико не заладилось с самого начала. Они с отцом договорились, что она не будет рассказывать про Одуванчика одноклассникам, и по возможности не будет брать его с собой на занятия. Однако именно в школе стало понятно, что инвиз – это не мультфильм, который можно поставить на паузу. Одуванчик не хотел оставаться дома один, а на занятиях ему было так скучно, что однажды он целый урок, все долгие сорок минут во всё горло распевал какую-то длинную