будем просто смотреть в окно. Снег так сияет, что с каждым годом я все больше люблю зиму. Я потому и выбрала для работы именно эту комнату: солнце входит сюда без стука, и мне нравится вслушиваться в шорохи дома в тишине. Не смущайтесь: молчание тоже может быть благотворной частью пути. Я буду сопровождать вас.

Она была идеальна. Мне хотелось попросить ее быть со мной днем и ночью. Не успела я провести в ее кабинете и нескольких минут, как она уже бросилась в самое сердце закрутившего меня водоворота. Луиза была чемпионкой по экстремальному сплаву по бурным рекам жизни своих пациентов. Луиза, а защитный шлем у вас есть? Некоторые участки течения особенно опасны.

– Я больше ничего не хочу.

Она взглянула на меня с грустью.

– А чего вы хотели раньше?

Всего! Я хищно пожирала жизнь, я любила гулять в горах, часами кататься на велосипеде. Я любила принимать гостей, обниматься, готовить, вязать. Я любила баловать любимых. Мне нравилась моя жизнь.

– Жить.

– Вы планируете с этим покончить?

Да уж, Луиза была прямолинейной. Конечно, этот вопрос смутил меня, но я понимала, что его следовало задать. Планировала ли я? Что изменилось бы, если бы я ответила «да»? План – ведь его нужно строить, переделывать. План и сам может поменять планы. Скажи я вам «да», вы ведь отправите меня куда-нибудь, Луиза? Что там со мной будут делать?

– Нет, нет у меня плана. Меня посещала эта мысль. Но я не думаю, что смогла бы пойти до конца. Я хочу жить как раньше. Вот и все. Наверное, я смешная и жалкая, да?..

Я смеялась и плакала одновременно. Тушь превращала слезы в серые капли, которые я пыталась смахнуть. Я знала, что Луиза Лебон уже переживала когда-то то, о чем я рассказывала. Я видела это по ее глазам.

– Нет, вы не смешны и не жалки. И если вам кажется, что вы обуза, знайте, что это не так. Депрессия – это болезнь, которая лечится большой нежностью к себе. Есть ли у вас поддержка?

Я кивнула, а надо было ответить, что, наоборот, я почти ото всех отстранилась, чтобы быть одной.

– Отлично. Не беспокойтесь, со временем к вам вернется удовольствие от того, что вы любили делать раньше. Пока что, даже если это кажется наилучшим решением, не прячьтесь, не отдаляйтесь от других. Те, у кого никогда не было депрессии, скорее всего вас не поймут, но, если попытаются помочь, принимайте помощь. Депрессия любит оставлять вокруг нас выжженную пустыню. Я рада, что сейчас вы здесь, вы совершили важный шаг, придя сюда сегодня.

Ее слова находили во мне отклик. Мне становилось лучше, когда я слушала, как говорит Луиза. После сеанса я с удивлением обнаружила, что считаю дни до следующей встречи.

Я видела ворону, зайца и свет

Мне везет, я живу у подножья горы. По совету психолога я уже 30 минут гуляла по лесу, глубоко дышала и слушала, как птицы смеются над зимой. Мне тоже хотелось показать язык этому времени года.

Я любила неподвижно стоять и слушать пение птиц, пытаясь угадать, кто же сейчас щебечет. А если мне удавалось разглядеть певца, я доставала блокнотик и записывала его приметы. Телефон зазвонил как раз в тот момент, когда закаркала ворона. Я дернулась от неожиданности. Мне не хотелось отвечать, но эхо звонка распугало белок, и этого было достаточно, чтобы я почувствовала себя виноватой.

– Алло?

– Это я. Ты была права. Я заслуживаю того, чтобы ты лучше себя чувствовала. Позволь мне заботиться о тебе. Я сходил за покупками и готовлю ужин. Жду тебя дома.

Фридрих повесил трубку. Видели бы вы меня – среди елок, сосен, кленов и лип, с разинутым ртом и круглыми от удивления глазами. Мне хотелось перезвонить, но я вспомнила о том, что сказала мне Луиза.

Я все еще неподвижно стояла, наблюдая за тем, как падает снег и поднимается ветер, когда снова зазвонил телефон. На этот раз он нарушил покой хохлатой желны.

– Алло?

– Это Этьен. Как дела?

– А у тебя?

Я взяла за привычку не отвечать и сразу задавать собеседнику тот же вопрос. Это всегда работало.

– Мои – плохо: ты отменила вернисаж, не обсудив со мной. Фабьена, ты шутишь, что ли?

– Мне сейчас не хватит сил на то, чтобы организовать выставку.

Я смотрела, как садится солнце. Тени деревьев на снегу были так прекрасны!

– Да разве тебе нужны силы для того, чтобы стоять с кисточкой в руках? Ты плюешь на шанс стать известной в Нью-Йорке, потому что у тебя нет сил?

– У меня депрессия.

Я шла и смотрела на свои ноги в снегу. Никто не говорил мне, что депрессия освобождает от гордыни.

– Опять громкие слова. Ты преувеличиваешь! Фабьена, я знаю тебя с твоих восьми лет, и ты всегда строила из себя жертву. Помнишь, как уверяла меня, как та простуда тебя убьет?

– У меня был мононуклеоз!

– Простуда, мононуклеоз, грипп – все одно и то же. У всех периодически не бывает сил. Дай себе пинка под зад, депрессовать будешь после открытия!

Я сбилась с пути. Все это время я шла, опустив голову, с яростью в сердце и в теле из-за того, как он со мной говорил.

– Я строю из себя жертву? Ты правда так думаешь?

Передо мной пронесся заяц. Поднялся ветер, снег шел все сильнее.

– Да! И скажи мне спасибо: иногда полезно, когда тебя спускают с небес на землю. Судя по твоей реакции, я, видимо, первый, кто это сделал!

Почти стемнело, я уже не видела своих следов. Я слышала, как Этьен продолжает вещать, но не слушала его.

– За меня можешь не переживать, я твердо стою на земле. Обеими ногами – они, кстати, замерзли и все в снегу. Быть не может, неужели я заблудилась?

Последние слова я произнесла как будто самой себе.

Я уже не видела дом. Из-за разговора я ушла намного дальше, чем собиралась.

– Чего? – непонимающе спросил Этьен.

– Иди в жопу!

Мне ответило далекое эхо. К черту и лес, и его милых обитателей, наверняка я всех распугала. Да хоть бы и вся гора пустилась бежать, я бы ее не пожалела. Я привыкла плакать, а не злиться, и не знала, что делать с таким ураганом эмоций.

Этьен и раньше, бывало, доводил меня до предела в работе, но я впервые решилась возразить ему. Я подумала: а что бы сказал мой отец об этой ссоре? На чью бы сторону он встал?

Когда двенадцатилетний Этьен постучал к нам и предложил подстричь газон, он и представить не мог, что сразу станет тем самым сыном, которого у моих родителей никогда не было. Он почти все время проводил в нашем доме, чинил, ремонтировал по мелочи, а отец гордился и радовался, что может научить его всему, что знает о ландшафтном дизайне.

На мои восемь лет Этьен подарил мне комикс, и, задувая свечки, я загадала, чтобы он стал моим старшим братом. Он часто приходил к нам ужинать, а если родители уходили куда-то вместе, меня оставляли с Этьеном. Когда отец погиб в автокатастрофе, Этьен еще больше сблизился с матерью и со мной. А когда мне исполнилось 25, он предложил мне помощь в продаже картин и стал моим менеджером.

Сердце у меня так колотилось, что я не могла сосредоточиться. Куда идти? Хорошо бы позвонить Фридриху, чтобы он вышел навстречу, но в ярости я так далеко зашвырнула телефон, что теперь его было не отыскать.

Я знала этот холм как свои пять пальцев – и не могла найти дорогу. Каждый шаг заставлял сжимать зубы от боли. Будто ожог и открытая рана одновременно. Бушевал ветер, снег щипал мне кожу. Простой телефонный звонок – и настолько сбил меня с курса, почему? Мне было никак не отдышаться.

Терапевтическая послеобеденная прогулка обернулась кошмаром.

Остановившись, я увидела, как вдали поблескивает между ветками желтая точка – наверняка свет моей мастерской. В свое рабочее пространство я никого не приглашала, это было мое убежище в лесу, за домом. Я построила мастерскую высоко, чтобы видеть окрестности, но главным образом чтобы быть ближе к птицам. Думать о том, почему там горит свет, было некогда – я поспешила к нему.

Я знала, что есть тропка, ведущая к дому, но ее замел снег. Худо-бедно я пробиралась напрямую через лес. Сухие веточки хлестали меня по лицу, но щеки так замерзли, что я не чувствовала боли.

Я была убеждена, что заслужила это испытание. Голова самовольно решила подставить меня и впасть в депрессию? Тогда я накажу свое тело. Вперед! Хотя я с трудом дышала, ноги превратились в две большие ледышки, а легкие углем