— Прекрасно, — встрепенулся Борис, поднимаясь со стула. — Договор подписан.

— Что? — Мгновенно забыв о порезе, с недоумением всмотрелась в лицо выступившего на свет мужчины.

Его волосы действительно были светлые, с серебристым отливом, и достигали середины груди. На бледном лице таилось странное выражение не то облегчения, не то чего-то еще. Была слишком взволнована, чтобы понять.

— Знаете, — голос мужчины приобрел властные нотки, — в последнее время все сложнее подыскать горничных, которые бы соответствовали заявленным требованиям. Но, вы, Ева, с вашей золотистой аурой видной даже невооруженным глазом, подходите идеально. Признаюсь, очень бы расстроился, не заполучи вас в работницы. К счастью в ход событий вмешались боги, направив их течение в нужное русло. С этого часа вы принадлежите нам.

Я рывком вскочила, готовясь обрушиться на собеседника праведным гневом, но он перебил, поднимая взгляд к стоявшему за спиной «упырю»:

— Усыпляй ее и возвращаемся.

В голове вспыхнуло — это похищение… беги!

Но даже если бы мое невыдающееся спортивными достижениями тело приложило к этому максимум усилий, я бы все равно не успела к двери. «Упырь» дотронулся до макушки ледяной ладонью, и сознание моментально отключилось, запечатлев напоследок мутную картину нависавшего надо мной Бориса, улыбавшегося во все тридцать два белоснежных зуба.

На его лицо упала холодная капля. Он приподнял голову, попытался встать, но израненное тело было настолько слабо, что он снова рухнул на камни. Из последних сил сделал вдох, перевернулся на бок и, стараясь не думать о боли, прислушался.

Вокруг царил полумрак. Вдалеке звучали резкие голоса, перемешанные со стонами и металлическим лязгом. Кто-то идущий совсем близко яростно рычал ругательства и гремел чем-то вроде цепей. За ним волочилась дворняга, тихо поскуливая в ответ.

Заключенный узнал это место. Отрицательные излучения били ключом. Среди густых, тягучих потоков отчетливо распознавались страх, боль, отчаяние, мертвое безразличие. Все ясно, бросили в тюремное подземелье.

В первый миг, отравленный магическим влиянием кинжала, воин испытал усталость и пустоту; после его захлестнули всепоглощающая ярость и ненависть.

Так или иначе, это тело обречено. Днем раньше или позже, теперь не имеет значения. Слишком много ран, без воздействия целебных артефактов оправиться у него вряд ли получится.

И все же, что-то было не так. Он чувствовал изменения. Слух обострился, во рту пересохло, а каждый новый вдох жег легкие тысячами иголок. Сначала принял это за симптомы обезвоживания, но повалявшись на ледяном полу около часа, понял — дело в другом.

Он голоден… страшно голоден…

Пальцы заскользили по влажному от сырости полу, ощупывая трещинки и шероховатости в поисках даймана, но иллюзорника рядом не было. Тот исчез в миг, когда в комнату постоялого двора, в котором он остановился переночевать, возвращаясь с очередного задания, ворвались наемные ловцы душ, дабы схватив его, обвинить в измене. Оставалось уповать, что низшему духу хватит мудрости на время покинуть Империю, в противном случае участь его будет еще незавидней хозяина.

Откуда-то издали донеслись голоса. Первый принадлежал тюремщику, второй черному магу Рунольву — от резкого колебания магического фона сжало горло.

— Он там, господин, — прохрипела глотка тюремщика, — кажется, уже того…

Из-за поворота колдун вынырнул первым:

— Это вряд ли. Отпирай.

Ключ вошел в замочную скважину, дважды повернулся и решетчатая дверь распахнулась.

Вялое равнодушие ко всякой опасности, заставило раненого лежать неподвижно. Если пришли добить — сопротивляться не станет, но по возможности прихватит их всех с собой. Меж тем в проеме возникла сгорбленная фигурка с факелом в руках. Красноватые отблески запрыгали по стенам и низкому потолку, с которого свешивалась густая серая паутина.

Вошедший недолго постоял на пороге, а потом осторожно приблизился и наклонился, отчего край его колдовской мантии коснулся обнаженной груди лежавшего. Он долго всматривался в это безжизненное, мертвенно бледное лицо и, наконец, разогнувшись, махнул кому-то в сторону.

— Еще не переродился. Вноси.

Разум напрягся. О каком перерождении он говорит?

Гремя сапогами, в камеру вошел солдат. В одной руке он держал фонарь с синеватым огнем, а во второй — глиняный кувшин, до краев наполненный свежей кровью…

Кровь!

Веки заключенного разлепились. Губы расползлись в оскале, и он почувствовал, как во рту удлинились клыки, а огонь, терзавший истощенные мускулы заметно усилился.

Голод стал невыносим.

— Так-то лучше, — проследил за этой реакцией Рунольв. — Поставь кувшин и уходи.

Солдат исполнил и попятился к двери, а выскочив в коридор, бросился наутек. Лежа на полу, раненный сипло втянул ноздрями сырой воздух. Обоняния коснулись новые, доселе неизведанные ощущения — то был поток липкого страха, исходящий от смертного. Убегавший источал его каждым сантиметром тщедушного тельца. К удивлению раненого, вспыхнувшее в глубине души удовольствие от того, что его боятся, ему понравилось.

Рунольв подставил свету красное опухшее лицо с узкими глазками, глядевшими из-под щетинистых бровей:

— Уже понял, кем стал?

Мужчина моргнул, осознавая, что видит во тьме не хуже, чем при свете солнца. Он был прав, предполагая, что брошен в темницу. Потолок — утыкан заточенными кольями, шероховатые стены покрывал слабо светящийся узор рунных заклинаний.

— Знаешь, что здесь написано?

Пожевав несколько секунд сухими губами, черный маг принялся их зачитывать. Стоило озвучить строфу, и та вспыхивала белым серебром. Чем больше слова сливались в стройный ряд, тем сильнее у воина начиналось головокружение. Голод сменился рвотными позывами. Запястья и лодыжки свело, будто их обвили неподъемные цепи.

Колдун читал могущественный оберег, намертво связывающий волю кровососущей нежити. Кровососущей?

Но если так…

Удовлетворившись страданиями новообращенного, Рунольв резко замолчал и носком ботинка подтолкнул к нему кувшин:

— Освежись.

Постояв рядом еще секунды две-три и увидев все ради чего сюда спускался, он истаял в Портале. Тюремщик быстро запер дверь и бросился подальше от «проклятой» камеры. А раненому не оставалось иного, как схватить кувшин и с жадностью влить в себя его содержимое. Кровь была еще теплая, отдавала легким букетом перебродившего винограда, из чего можно было сделать вывод, что за несколько часов до убийства жертва пила дорогое вино.

Растекшийся по венам нектар, мгновенно вернул утраченные силы и обострил приглушенные заклятиями сдерживания рефлексы. Рывком приподняв тело, он привалился к стене и медленно ощупал шею в поисках свежих ран или укусов. Таковые имелись чуть пониже правого уха и, судя по подсохшим краям двух точек, появились там сутки или двое назад. Развернув ладони, жестоко исполосованные ритуальным клинком, он смутно припомнил события позапрошлой ночи.