раздражения. Отец Джойс вышел бы из себя, если бы увидел. Он страсть как любил порядок — командовал в церкви как в армии, божественном войске. Монашка спешно подошла и толкнула дверь, но та не поддалась. Уже не на шутку рассердившись, она поспешила в соседнюю дверь и заглянула через решетку. Ее крик слышали даже на Эйр-сквер.

На полу исповедальни лежала отрубленная голова отца Джойса.

Давно уж нет страны святых и ученых. В эпоху угасающего благополучия уже не считались национальным ужасом ограбления священников, изнасилования монашек. Они были на подъеме. Из-за потока скандалов, захлестнувшего церковь, люди утратили веру в то единственное, что еще казалось неуязвимым.

Но обезглавливание отца Джойса потрясло даже самых зачерствевших циников. Редакторская колонка «Айриш Тьюнс» начиналась так:

Мы погрузились во тьму.

Главный дублинский наркобарон объявил вознаграждение за поимку убийцы. Премьер-министр на пресс-конференции просил о спокойствии и понимании.

Куда там…

Ридж приехала на желтом «датсуне». Увидев мое выражение, спросила:

— Что?

И мы вернулись к нашим обычным агрессивным отношениям. Наши редкие моменты теплоты можно пересчитать по пальцам одной руки — и все-таки мы без конца пересекались, все-таки наши судьбы, хотели мы или нет, необъяснимо сплелись. Я улыбнулся, спрашивая себя, куда делись элементарные приличия, простое «Привет, как дела». Спросил:

— Машина… новая?

Она носила маленькие жемчужные сережки, как все бангарды. Вблизи лицо ничем не привлекало, но шарма придавали живые глаза. Как обычно, одета чуть лучше нищебродов — самую капельку. Преданный клиент «Пенни». Белые хлопковые джинсы и красная футболка с цифрой 7 на левой груди. Я ненадолго задумался, вдруг это знак, указание, на что ставить в лотерее. Обычно за одну цифру дают пять к одному. Отмахнулся — суеверие, проклятие моего народа.

Вы никогда — повторяю: никогда — не увидите, чтобы ирландец прошел под лестницей или не скрестил пальцы во время матча по херлингу[10]. И неважно, во что там веришь, — это генетическое, так же привычно, как поминать Бога всуе. Чушь, конечно, но деваться некуда. А она тут же вскинулась, огрызнулась:

— Издеваешься?

Имея в виду свою ориентацию. Она была лесбиянкой.[11] Я вздохнул, закинул сумку на плечо, сказал:

— Ну на хрен, лучше попутку поймаю.

— Не смей ругаться, Джек Тейлор. А теперь сел быстро в тачку.

Я сел.

Почти десять минут мы ехали молча. Она свирепо сменяла передачи, потом:

— Мне было интересно… После… того, что случилось… эм-м, ты ходил по пабам?..

Она помолчала, пропуская трейлер на съезд, продолжила:

— Но не пил?

Я проверил свой ремень безопасности, спросил:

— И в чем вопрос?

— Ну, произошло ужасное, ты брал выпить… почему так и не притронулся?

Я уставился в лобовое стекло, подождал, потом:

— Не знаю.

И правда не знал.

Если ответ ее и устроил, по лицу было не сказать. Затем:

— Значит, у тебя успешный случай.

— Что?

— Ты не пил. Ты алкоголик — раз не пьешь, значит, успех.

Ошеломленный, я не мог понять, что она говорит.

— Хрень какая-то.

Она полыхнула глазами в лобовуху:

— Я уже просила не выражаться. В АА говорят, если не притрагиваешься к стакану, ты победил.

Я дал повисеть этому в воздухе, заметил у нее на приборке крест Святой Бригитты, спросил:

— Ты в АА?

Ни разу не видел, чтобы она напивалась. Обычно брала апельсиновый сок, а один достопамятный раз — винный коктейль, что бы это ни значило. Конечно, знал я и монашек-алкоголичек, а они вообще в закрытых орденах! Живое доказательство, что чего-чего, а стойкости у алкоголиков не занимать.

Ее уголки губ поползли вниз — это всегда к беде, — и она фыркнула.

— Поверить не могу. Джек Тейлор, ты самый безголовый человек, что я встречала. Конечно я не в АА… вообще не соображаешь?

Я закурил, несмотря на большую надпись на приборке:

НЕ КУРИТЬ

Не

Просьба не курить.

А прям приказ.

В ответ она открыла окна, впустила все ветра, включила кондиционер и моментально нас заморозила. Я затянулся, проныл:

— Я же из больницы. Будь человеком, — и пустил окурок в окно.

Она их так и не закрыла, сказала:

— У меня мать в АА… про моего дядю ты и сам знаешь … У меня это выкашивало поколения. До сих пор выкашивает.

Этого я не ожидал, но теперь понимал ее немного лучше. Дети алкоголиков растут быстро — быстро и злобно.

Выбора-то особо нет.

Мы въезжали в Оранмор, когда она спросила:

— Кофе будешь?

— Да, неплохо бы.

Если я решил, что она смягчилась, скоро понял свою ошибку:

— Платишь сам.

Ирландки умеют обломать. Она свернула к большому пабу на углу — довольно неожиданно в свете нашего разговора. Зал был просторный, плакаты на стенах рекламировали:

Микки Джо Харт

The Wolfe Tones

Трибьют-группа Abba

Я содрогнулся.

Мы сели за столик у окна, где солнце грело лица. Черная пепельница объявляла:

Craven «A»[12]

Это сколько ж ей лет?

Подошел грузный старик лет шестидесяти, прохрипел:

— Доброго вам утречка.

Ридж натянуто улыбнулась, я кивнул.

— У вас есть травяной чай? — спросила она.

Мне хотелось спрятаться. Мужик посмотрел на нее… типа… она это серьезно, с таких козырей заходит?

— Есть «Липтон».

— Без кофеина?

Бедолага взглянул на меня. Я ничем помочь не мог. Он вздохнул, ответил:

— Выжать могу — чайный пакетик, в смысле.

Ридж не улыбнулась, сказала:

— Будьте добры, в стакане, с долькой лимона.

— А мне кофе, с кофеином, в чашке… пожалуйста, — сказал я.

Он широко ухмыльнулся, утопал. Ридж с подозрением поинтересовалась:

— Это что еще было?

Я решил ее побесить, ответил:

— Мужская тема.

Она закатила глаза:

— А что — нет?

Как заведено в ирландских пабах, за барной стойкой сидела стража — старики под шестьдесят с видавшими виды кепками, видавшими виды глазами, полупустыми пинтами. Они редко переговаривались и начинали свой караул сразу после открытия. Я никогда не спрашивал, чего они ждут, — вдруг ответят. Если когда-нибудь стражи уйдут, как обезьяны с Гибралтара, пабы закроются. Работало радио, и мы услышали о большой облаве полиции на наркоторговцев в Дублине. Сами месяцами закупались у дилеров, а теперь пришло время их брать. Все из-за скандала, когда по телевизору показали, что дилеры открыто толкают на улицах — прямо не Темпл-Бар, а касба. Нарик ширялся на глазах у полицейского в форме. На каждом шагу продавали крэк.

— Господи, когда начинается крэк, кончается страна, — сказал я.

Какая ирония для народа, придумавшего слово «крэк»[13] — теперь у него появился куда более зловещий оттенок.

Она как будто не услышала, потом:

— В Голуэе не лучше.