Он смотрит в ответ.

— Я спрашивала, не была ли ты еще в кафе Blanc, — кричит Келли, так, будто у меня начались проблемы со слухом после того, как мы поздоровались, — Обязательно скажи Анри, что это я тебя послала, иначе он возьмет с тебя двойную плату - он проклятый мошенник!

Последнюю фразу она произносит с любовью. Ничто не приносит ей большей радости, чем крепкие дружеские отношения, которые она завязывает, когда кто-то неудачно пытается ее обмануть.

Во время ее первого визита в Париж, во время учебы в колледже, владелец кафе, считая ее несчастной американской туристкой, завысил цену на ее блюдо. Возникший спор стал чем-то вроде местной легенды. Когда я представилась хостес как подруга Келли, она спросила, хранит ли Келли до сих пор левое яичко Анри в банке на кухонном столе.

Я с серьезным лицом ответила, что она хранит его в холодильнике.

— Я, в общем, сейчас в кафе Blanc, — говорю я ей, не отводя взгляда от незнакомца.

— Круто! Это фантастически, правда?

Пронзительный взгляд незнакомца падает к моим губам. Мышца на его челюсти сгибается. Он увлажняет свои полные губы.

Боже... это была вспышка, или кто—то только что разжег огонь под моим стулом?

Что бы это ни было, это что—то новое. Годами мое тело не чувствовало ничего, кроме холодного озноба. Смущенная, я едва слышно проговорила: — Это... замечательно.

— Что? — воскликнула Келли, — Крошка, я тебя едва слышу! Говори громче!

— Я сказала, что это замечательно!

Официант без подбородка и с носом, похожим на клюв тукана, материализуется возле моего столика, нахмурившись на телефон в моей руке. Он говорит по-французски, резко жестикулируя на телефон.

Я не понимаю языка, но улавливаю его суть: Вы ведете себя грубо. Как это по-американски. Возможно, дальше вы захотите насрать на Эйфелеву башню?

Я хмурюсь на него, жалея, что здесь нет банки из-под яиц, потому что я бы добавила туда еще несколько. — Мне нужно идти, Кэлл. Я перезвоню тебе позже, хорошо?

Она все еще кричит на том конце провода, когда я кладу трубку.

Официант кладет счет на стол, а затем пристально смотрит на меня. Он хочет, чтобы я ушла, чтобы он мог отдать мой столик одной из милых пар, которые ждут в очереди у дверей.

Я уже собиралась уходить, но наглецы пробуждают во мне в крови упрямый сицилийский нрав. Я предлагаю ему улыбку, такую острую, что она могла бы разрезать сталь. — Еще один эспрессо, пожалуйста. И десертное меню.

— Десерт? Вы еще не заказали основное блюдо.

Его английский с сильным акцентом. Его брови нахмурены. Губы искривлены.

До сих пор я никогда не встречала человека, который мог бы насмехаться всем телом.

Я спрашиваю: — Вы всегда такой наблюдательный или это особый случай?

Он, фыркнув и раздувая свои огромные ноздри, отворачивается.

И тогда я слышу хихиканье.

Меня раздражает то, что я точно знаю, от кого оно исходит. Мне даже не надо оглядываться, чтобы понять, что голубоглазый жеребец был свидетелем моей маленькой драмы с официантом и нашел ее забавной.

Поэтому я не оглядываюсь. Мне не интересно быть комедийным шоу для красавчика, который держит в плену полресторана.

Я знаю, что это странное предубеждение, но я всегда тайно думала, что этика мужчины существует в обратной пропорции к его внешности. Вы просто не можете доверять парню, который может выбрать любую женщину на расстоянии крика. Такая власть развратит даже самую чистую душу.

Игнорируя все, кроме тепла солнца на моем лице, я откидываю голову назад и закрываю глаза.

Через мгновение глубокий голос говорит: — Могу присесть?

Напуганная, я поднимаю голову. Голубоглазый незнакомец стоит возле моего стола и смотрит на меня сверху вниз, его рука лежит на спинке стула напротив меня. По его уверенной позиции я понимаю, что он ожидает моего согласия, но этого не произойдет.

Я отказываюсь быть заранее решенным вопросом.

— Нет, я жду кое-кого.

Игнорируя мой ответ, он садится.

Титулованный придурок.

Мы снова смотрим друг на друга, на этот раз вблизи.

Несмотря на мою дискриминацию в отношении его смазливого личика и плохих манер, я должна признать, что он невероятно привлекателен. Какая бы ДНК не отвечала за такую квадратную челюсть, он должен клонировать ее и подарить моему официанту без подбородка.

Пристально глядя на меня, он говорит: — Я бы с удовольствием вас нарисовал.

Разве вы не ненавидите, когда человек открывает рот и все портит?

Думаю, не стоит удивляться, что этот парень не смог придумать лучшего вступительного слова, чем то, что он только что мне выдал. Вероятно, женщины бросаются к его ногам с самого рождения. К тому же, такая красота, как у него, редко сочетается с эквивалентным интеллектом. Но все равно я заставляю себя не закатывать глаза.

— Просто из любопытства, это работает?

Его темные брови опускаются над голубым взглядом. — Что работает?

Его английский безупречен. У него нет акцента, французского или другого. Он, должно быть, приехал сюда в отпуск из страны прекрасных людей, которые не понимают слова нет, потому что никогда его не слышали.

— Эта фишка. “Я бы с радостью тебя нарисовал”. Неужели женщины на это ведутся?

Голубоглазый задирает голову, изучая меня. — Ты думаешь, что я делаю тебе предложение.

Он говорит это как утверждение, а не вопрос. Утверждение, подчеркнутое намеком на смех.

И я чувствую мгновенное, жгучее унижение.

Этот парень не пытается меня подцепить. Его взгляд не был взглядом мужчины, которого сексуально привлекает женщина. Ему было просто интересно смотреть на меня, такую одинокую и убитую горем, как я, торчащую, как непокорный и нежелательный сорняк в этом саду роз.

Стараясь быть невозмутимой, я пренебрежительно машу рукой. — Моя ошибка. Прости.

— Не стоит. Я делаю тебе предложение.

Я начинаю моргать и не могу остановиться. Унижение уже прошло, но я растеряна и моргаю, как сумасшедшая сова.

Когда я обращаю внимание на скатерть и свою руку, лежащую на ней, слегка дрожащую, Голубые Глаза продолжает разговорным тоном, как будто он еще не до конца пересек мои провода.

— Я имею в виду, позировать для портрета. У тебя потрясающее лицо. А твои глаза, они...

Он замолкает, подыскивая слово, а потом тихо говорит: — Призрачные.

Мои невидимые щиты опускаются и окутывают меня, защищая сердце от боли, разливающейся в груди. Я потратила много времени на создание своих щитов, и пока я снова не подняла