Хотя певец меровингской Галлии не страдал особой щепетильностью, талант у него имелся. Стиль его — вычурный, но без тех намеренно темных оборотов, из-за которых большую часть стихов VI в. читать невозможно. К тому же за просодией, более выспренней, чем сложной, обнаруживается неординарный наблюдатель, способный передать игру света на воде, очарование сельского жилища или нежность материнских чувств. Конечно, в большей части стихов он прежде всего восхваляет признанных или потенциальных меценатов. Жить-то надо. Но настоящее достоинство Фортуната состоит в том, что он никогда не пересаливает в похвалах. Так, нередко ему достаточно выделить одну положительную черту, чтобы портрет преобразился. За профессиональной необходимостью у него несомненно угадывается некая симпатичная жизненная философия. В отличие от многих авторов Фортунат предпочитал видеть у современников лучшие черты. В результате Брунгильда, внимательная покровительница и любящая мать, становится одним из самых привлекательных персонажей «Стихотворений».

Брюзгливого епископа и жизнерадостного нахлебника несколько затмевает фигура третьего важного очевидца этого царствования. Действительно, Григорий Великий, папа с 590 по 604 гг., — человек совсем другого масштаба. Высокопоставленный римский чиновник, он удалился в монастырь, а потом принимал участие в большой дипломатии в Византии, прежде чем его избрали на престол святого Петра. Италия тогда находилась в развалинах, разоренная чумой и длившимися полвека войнами. На папскую власть повсюду посягали, и возродились старые богословские распри, а в некоторых регионах Европы христианство отступало под натиском язычества. За четырнадцать лет упорной работы, несмотря на хронические болезни, губившие его здоровье, Григорий Великий сумел вернуть надежду соотечественникам, заново христианизировать Великобританию и начать церковную реформу. Папа шестисотого года также активно выступал в качестве теолога и экзегета очень высокого уровня, войдя в четверку самых выдающихся отцов латинской церкви.

Во время своего понтификата Григорий Великий регулярно переписывался с Брунгильдой. Если все письма королевы утрачены, большинство папских посланий сохранилось в Латеранских регистрах. Они свидетельствуют, что отношения были установлены постоянные. С годами папе удалось утвердить свое духовное влияние, но он не раздражался, когда его корреспондентка отказывалась удовлетворять светские требования Рима. Эти отношения, составленные из потворств и уступок, дают возможность оригинального взгляда на франкскую политику.

Все трое — и Григорий Турский, и Фортунат, и Григорий Великий — умерли раньше Брунгильды. Их свидетельства тем ценней, что их авторов нельзя обвинить, будто на них повлияли обстоятельства гибели королевы. Увы, эти три автора осветили только период, ограниченный приблизительно 565–602 гг. Юность Брунгильды таким образом почти полностью остается в тени. Что касается последнего отрезка ее жизни, с 603 по 613 гг., он документирован только источниками намного более позднего происхождения. Самый важный из них — продолженная переработка «Историй» Григория Турского, которую по старинному обычаю называют «Хроникой Фредегара». Она была завершена около 660 г. автором, латынь которого очень путанна, но в отношении которого ничто не позволяет утверждать, что его звали Фредегар. Специалисты горячо спорят, была ли эта «Хроника» написана только в 660-е гг. или это компиляция фрагментов из разных эпох. Для нас это имеет мало значения: автор, или авторы, скрытый(-е) за названием «Хроника Фредегара», уже немногое знал(-и) о Брунгильде, разве что яростно ненавидел(-и) память о ней.

Можно ли, располагая столь ограниченными источниками, позволить себе воссоздать жизнь королевы, жившей четырнадцать веков тому назад? Любое предприятие такого рода как будто обречено стать новым процессом по делу проклинаемой или восхваляемой королевы. Можно выбирать, встать ли в лагерь защитников, приняв во внимание свидетельства Григория Турского или Фортуната, либо поддержать обвинение вслед за Фредегаром и его современниками. Но статьи обвинения будут теми же, что неизменно появлялись в историографии с XVI в.

Прежде всего: была ли Брунгильда «варваркой»? Эта проблема по существу относится не к ее этнической идентичности, а к ее политической деятельности. Иначе говоря, предпочитала ли королева сильное централизованное государство римского образца или, напротив, поощряла независимость аристократии, в чем некоторые видят выражение «германского духа». Подобные споры никогда не были беспристрастными. Так, в 1581 г. Этьен Паскье, сторонник Генриха IV в борьбе с Лигой, изобразил франкскую королеву дальней прародительницей монархической традиции. Напротив, Франсуа Эд де Мезере, бывший фрондер, в «Кратком хронологическом очерке истории Франции» (1668) описал гнусную королеву-«варварку», преступления которой оправдывают измену ее магнатов. Брунгильда у него стала прообразом Анны Австрийской. В XIX в. вопрос принадлежности франкской королевы к римскому или германскому миру приобрел новое значение: отныне утверждали, что Брунгильда, будь она хорошая или плохая, отличалась свирепостью, свойственной тевтонцам — пришельцам из-за Рейна. В «Рассказах из времен Меровингов» (1843) Огюстен Тьерри уже возвел непреодолимый барьер между цивилизованными галло-римлянами и дикими Меровингами; Брунгильда, хоть за ней и были признаны некоторые достоинства, оказалась на дурной стороне. Зато по мнению Годфруа Курта, написавшего блестящее исследование об этой королеве накануне войны 1914 г., Брунгильда отличалась чисто латинской прямотой; в этом она составляла противоположность некой Фредегонде, для которой бельгийский историк не находит достаточно суровых слов, чтобы описать ее германское коварство. Сегодня спор идет скорее о форме управления «варварскими королевствами» и о том, можно ли в них обнаружить империализирующие государственные институты или нет.

Вторая статья обвинения, предъявленного Брунгильде, относится к качеству ее правления. Сумела ли женщина достойно руководить франкским королевством? Неудивительно, что самые суровые обвинения появлялись при Старом порядке, в периоды регентства. Подобные критические замечания возродились во времена Марии-Антуанетты, когда упоминание о королеве-варварке позволяло проводить скрытые аналогии. Но и создатели Третьей республики тоже не выражали чрезмерной любви к женщине, которая в их время даже не имела бы права голоса. «Всеобщая история» Лависса описывает ее как «чародейку, которая пришла с Юга и должна была вызывать страстную преданность и страстную ненависть». В школьных учебниках ее жизнь сводилась к яростной потасовке с мегерой по имени Фредегонда. Ведь женщина определенно не могла бы управлять государством. Годфруа Курт, стараясь реабилитировать королеву, был вынужден утверждать, что она царствовала как мужчина.

Третье направление, по которому двинулись позже, связано с поведением Брунгильды именно как женщины. Недавние исследования о семье в раннем средневековье заставляют задуматься о специфически женских стратегиях в использовании насилия. А именно: супруги и вдовы как хранительницы памяти о родне как будто проявляли больше восприимчивости к некоторым коллективным эмоциям, особенно к чувствам стыда и гнева. В рамках варварского общества такой habitus якобы побуждал их предпринимать энергичные действия, направленные на то, чтобы вернуть себе честь. Так, некоторые описывают период с 568 по 613 г. как продолжение нескончаемого цикла родовой мести, делая Брунгильду одной из самых рьяных ее вдохновительниц. Однако другие историки, а именно женщины, считают, что этот образ измыслили мужчины, писавшие историю с VI в. Королева франков могла бы оказаться жертвой женоненавистников всех времен…