Меняется и центр города. Впрочем, эти изменения не всегда заметны. Вот стоит небольшое новое здание, а рядом с ним притулилась парочка старожилов времен модерна. На первый взгляд кажется, что дома совсем не связаны друг с другом, и, лишь вглядевшись в однотипные казенные шторы на окнах и напрасно пытаясь отыскать взглядом проход через арку, понимаешь, что перед тобой закрытый комплекс. Незаметный для праздного взгляда, он занимает целый микрорайон. Выпотрошенные изнутри и начиненные новым содержимым старые корпуса стоят стена к стене с новыми домами. Наглухо запертые парадные двери и ворота не тревожат взгляд своей неприступностью, и, лишь попытавшись попасть внутрь, понимаешь, что единственный вход в комплекс находится в крохотном двухэтажном особнячке с классическими белыми колоннами на фасаде. Белые гардины на окнах и свежий голубой цвет здания наводят на мысль о районном загсе, но невнятная табличка при входе указывает, что здесь находится научное учреждение. Можно подумать, что это один из крохотных и многочисленных в столице НИИ, где пара-тройка научных сотрудников ежедневно с 9 утра до 6 вечера трудится над какими-нибудь общественно полезными проектами, вроде создания универсальной ручки для бытового дуршлага…

Лишь утром и вечером это впечатление нарушается несопоставимым с крохотными размерами домика потоком народа, спешащего через проходную. Кажется, что особнячок наделен волшебным свойством принимать в себя бесконечное количества людей.

Так и есть на самом деле. Сотни самых разных людей — ученых, рабочих, обслуживающего персонала — приписаны к этому военно-промышленному объекту, известному в государственных кругах частично по сложному номерному коду, а частично по крохотной «легальной» вершине айсберга — тому самому выставленному напоказ небольшому НИИ. Впрочем, секретность вокруг принадлежности микрорайона существует скорее «для порядка», чем из желания скрыть его истинную природу. Любой серьезный русский ученый (так же, как и любой мало-мальски опытный зарубежный шпион) прекрасно знает этот объект под негласным, но широко распространенным названием: «империя Иванова». Все эти здания, цеха, столовые, библиотеки, лаборатории — продолжение и дополнение деятельности одного человека. Автора многочисленных стратегических разработок, теоретика и практика советской науки Александра Николаевича Иванова.

Напротив голубого особняка — небольшой доходный дом конца XIX века. Сложная эклектика дополнена колосьями и гербами моды 30-х годов, а весь первый этаж занимает «широко известное в узком кругу» заведение «Ласточка». Пивная с претензией на ресторан не пользуется популярностью у сотрудников НИИ. Они чаще ходят в любимый Александром Николаевичем «Вечерний» или более демократичный «Бриз»: черный кофе там удивительно хорош.

Иванов в своем учреждении не только начальник, но и законодатель моды, поэтому его подчиненные редко пьют пиво. В их кругу популярностью пользуется крымское и молдавское красное вино и хороший коньяк. В «Ласточке» такого не подают. И потому всякий, кто хочет понаблюдать за империей Иванова со стороны, может со спокойной душой занять там «наблюдательный пост». Людской поток пройдет мимо, и вряд ли кто-нибудь из тех, кто знает больших начальников в лицо, решит заглянуть именно сюда.

Москва, март 1970 года.

Полутемный зал ресторана. Темно-бордовые бархатные шторы не пропускают солнечный свет, но он все же пробивается к столикам, когда движимые порывами ветра плотные куски ткани взлетают возле открытого окна. Они напоминают сказочных черных птиц, оберегающих покой тех, кто решил спрятать здесь свои тайны. Может быть, кому-то чужому эти тайны и не нужны, но для двоих немолодых мужчин, нервно курящих «Казбек» за угловым столиком, то, о чем они сейчас говорят, важнее всего на свете. Это их настоящее и будущее, их жизнь и их судьба… Тихие голоса гаснут, не донося слов до других посетителей:

— Ты думаешь, у нашего проекта нет шансов? — спрашивает первый. Холеный, ухоженный, он привлекает внимание своим импортным, «с искрой» костюмом и запахом «несоветского» одеколона. Его можно было бы назвать приятным, если только не брать в расчет удивительно блеклые, цвета грязного весеннего льда глаза.

— Скорее всего нет, — отвечает второй, яркий, сочный, с темными густыми волосами и полными красными губами. На первый взгляд такой человек может показаться легкомысленным, но временами с его лица как будто спадает маскарадная маска, и за личиной бабника и балагура посверкивает сталь его истинного нрава.

— «Зевс» — хорошая разработка, но в нем нет ничего принципиально нового. Только добросовестное копирование известных вещей… — говорит первый.

— А «Олимпия», которую делает институт Иванова, лучше? — отвечает второй.

— Старый черт всегда отличался экстравагантным мышлением, он ни за что не предложит государственной комиссии что-то уже известное…

— И комиссия это примет?

— Либо с восторгом примет, либо с ужасом отвергнет…

— А что вероятнее?

— Вероятнее первое. Академик хитер и удачлив… К тому же «Олимпии» симпатизирует кое-кто в верхах.

— Тогда у нас нет шансов…

— Почему же? Шанс всегда есть…

— Какой?

— Понять, чьей поддержкой заручился Иванов, и перетянуть этого человека на свою сторону…

— Как?

— Как угодно… Деньгами, угрозами, дружбой, любовницей, уговорами, просьбами, шантажом… Наше КБ и так дышит на ладан. Вся надежда на то, что примут все-таки «Зевс».

— А иначе?

— Иначе будем проситься к Иванову лаборантами…

«Если даришь подарок врагу, сделай так, чтобы подарок сделал его слабее…» — думал академик Российской академии наук Александр Николаевич Иванов, глядя в окно своего шикарного кабинета.

Славе, сидящему напротив него, уже начало казаться, что пауза будет бесконечной. От скуки он разглядывал новомодные, обитые коричневыми квадратиками дерматина стены.

Иванов отвернулся от окна и уставился на висящую на противоположной стене фотографию Брежнева. Как будто хотел с ним посоветоваться. Элегантная многоцветная ручка, видимо привезенная из какой-то командировки, вертелась в его руках, как акробат под куполом цирка. «Сейчас он ее сломает», — с жалостью подумал Слава. Он бы и сам хотел иметь такую вещь. Но ручка в руках Александра Николаевича сделала последний кульбит и неожиданно замерла.

Как змея на кролика, академик уставился на желтоватый конвертик у себя на столе. Из конвертика выглядывал краешек плотной бумаги с тиснеными буковками — похоже приглашение на какое-то торжественное мероприятие. Именно это приглашение, а точнее, человек, от которого оно исходило, занимал сейчас мысли Александра Николаевича больше всего.

Когда-то Миша Сушко учился у Иванова. Пунктуальный и старательный до педантизма, он изо всех сил старался услужить Александру Николаевичу и немало преуспел в этом. Тогда годы еще не научили академика с подозрением относиться к подхалимажу нижестоящих, и он наивно принимал поклонение Сушко за чистую монету. Иванов был талантлив, почти гениален, и считал вполне естественным, что такая старательная бездарность, как Миша, смотрит на него снизу вверх. Годы расставили все по своим местам.