Однако Лида, уйдя из модельного бизнеса в депутатские жены, оказалась такой домашней русской клушей, что Маликов только руками разводил. Тонконогая красавица с соломенными волосами до пояса и талией с угольное ушко, попав в его квартиру и освоившись в ней, вдруг облачилась в мятый, грязноватый халат. Просыпаясь далеко за полдень — иногда в три, в четыре, в пять часов, продолжала валяться на измятой постели, усыпая простыни чипсами, перелистывая дурацкие цветные журналы и болтая по телефону с какими-то неведомыми Маликову подружками, судя по всему, такими же непроходимыми дурами, какой оказалась при ближайшем рассмотрении Лида.

Но разводиться ему было политически очень невыгодно. Да что там невыгодно, нельзя было разводиться!

И он скрепя сердце таскал ее с собой на разные приемы, презентации и концерты, на которых, по негласному имиджевому протоколу, ему следовало появляться исключительно с красавицей-женой. Показывать, что нравственность он блюдет, что семья для него превыше всего, и вообще — он отстаивает простые и понятные каждому избирателю человеческие ценности.

Однако неожиданно то, что Маликов считал непроходимой, какой-то деревенской глупостью, принесло ему прямые политические дивиденды. И если не изменило его отношение к своей «половине», то, во всяком случае, заставило смириться с присутствием в доме куклоподобной дуры, с загадочным видом изрекающей удивительные пошлости и сыпавшей в любой беседе умопомрачительными банальностями.

По мере того как Маликов взбирался все выше и выше по скользкому склону политического Олимпа, работа со средствами массовой информации принимала все более изощренные формы, среди которых далеко не самой оригинальной была серия «домашних» телеинтервью. Они делались с понятной целью: показать, что народные избранники — простые и милые люди, что сковородки у них такие же, как и у всех остальных граждан России, что они любят пельмени и отечественное пиво и что проблемы, беспокоящие население, так же тревожат и их избранников. И, соответственно, они собираются решать все эти проблемы радикально, быстро и правильно.

Маликов всячески отбрыкивался от предлагавшейся беседы корреспондента «НТВ» с Лидой, но имиджмейкеры приперли его к стенке: это дело, утверждали они, решенное и необходимое; не сделав этого рекламного шага, он, мол, много потеряет.

Вытребовав у них обещание просмотреть отснятый материал еще до монтажа и отбраковать то, что ему не понравится, Маликов согласился-таки на визит съемочной группы в его семейное гнездышко, находившееся в одном из добротных «сталинских» домов на Кутузовском проспекте.

Маликов решил не присутствовать лично на самом интервью с женой: боялся сорваться, «потерять лицо» перед журналистами, которые, если и не зафиксируют его растерянность, замешательство или злобу, то уж в любом случае сообщат об этом своим коллегам, да еще приукрасят, и пойдет гулять молва по столице — молва, до которой москвичи, избиратели эти самые, охочи больше всего.

Игорь Андреевич пришел домой как раз к тому моменту, когда беседа Галины Ипатьевой — модной, хорошо раскрученной на телевидении журналистки — с Лидой уже свернулась. Оператор снял несколько общих планов: семейные объятия, занятой муж возвращается домой после праведных трудов на благо отечества: прихожая, кухня, кипящий чайник на плите — полная семейная идиллия!

Проводив журналистов, Маликов, как обычно, лишь сурово зыркнул на жену, не спрашивая, о чем она там вещала в телекамеру, поужинал и исчез в спальне.

Утром его разбудил звонок имиджмейкера Виталия Барковского, высокооплачиваемого педераста, одного из самых модных стилистов Москвы.

— Игорь Андреевич, миленький вы наш… Это такая прелесть, такое чудо!..

— Что? Ты о чем?

— О Лидушке… Это прелесть… Это такая удача, я клянусь, лучшего я и ожидать не мог… Пускаем в эфир, непременно, это просто чудо какое-то… Я просто рыдал, всю ночь рыдал!..

— Вытри сопли и говори нормально, — сердито оборвал болтовню стилиста Маликов. — Что там такое за чудо?

— Ах, Игорь Андреевич, ах, вы сами увидите… Пускаем в эфир без разговоров!

— Мне надо посмотреть…

— Не надо, ничего не надо! Я отвечаю, это такой успех… Поверьте моему чутью…

— Ладно! — По утрам Маликов не расположен был к длительным беседам. — Ладно, Виталя. Если обделаешься — башку оторву. Ты меня знаешь.

— Фу, фу, Игорь Андреевич, зачем же так? Я гарантирую!

— Ну и славно. У меня дел по горло, на эту квашню смотреть — мало радости.

Не слушая ответную болтовню имиджмейкера, Маликов повесил трубку. Дел у него и вправду было по горло. Это только неискушенные телезрители думают, наблюдая заседания Госдумы и обсуждая поведение зевающих депутатов, что они, депутаты, бездельничают и проматывают денежки налогоплательщиков. У депутатов дел — невпроворот, им иной раз и поспать-то некогда, вот и зевают на заседаниях.

Замотавшийся в деловой суете Маликов забыл об интервью и не посмотрел тогда выступление своей клуши по телевидению.

А через две недели пошли письма. Неожиданно рейтинг Маликова, до этого росший неуклонно, но медленно, буквально взлетел, словно кривая на экране сейсмографа при первом подземном толчке. Писали ему домой, писали в Думу, писали в штаб его депутатской группы. Восхищенные, растроганные домохозяйки, мужики-работяги, солдаты, учителя, пенсионеры и дворники, бывшие колхозники, начинающие фермеры — все были очарованы простотой и естественностью Лиды, ее ласковой шепелявостью, ее «пилименями» и шмыганьем носом.

Народ полюбил Лиду всерьез: она была так непохожа на напыщенных и недоступных светских красавиц — жен больших политиков или бизнесменов, что люди мгновенно выбрали семейство депутата Маликова объектом простого человеческого общения и завалили его письмами, в половине которых все-гаки, помимо восхищенных комментариев и рассказов о собственной тяжелой судьбе, были и просьбы: улучшить жилье, повысить пенсии, поспособствовать, помочь, поддержать, посоветовать.

По советам своих референтов, некоторые из этих просьб Маликов удовлетворял, используя свою обширную сеть знакомств и деловых связей или просто свое обаяние и влиятельность. Временные и финансовые затраты на решение каждой из подобных мелких житейских проблем возмещались Маликову сторицей: слухи о «всемогущем защитнике простого народа» поползли по столице, по области, охватывали один город России за другим. И Маликов иногда стал посматривать на жену с выражением, похожим на благодарность.

Но разве что только посматривать. Соблазнительные формы жены уже давно не волновали Игоря Андреевича. За первый месяц супружеской жизни он убедился: ее красивая оболочка скрывает унылую, равнодушную и совершенно бесперспективную фригидность.

Маликов же — выросший как мужчина в играх с забавницами из Ленинградского института культуры (выдававшими еще в советское время такие номера, каких он ныне не видел и в немецком хард-порно), на групповухах с актрисами мюзик-холла, на вполне языческих (в духе институтского атеизма) стройотрядовских оргиях в темных и теплых лесах средней полосы — был в сексе человеком очень искушенным и изобретательным. Такой же изобретательности он требовал и от своих партнерш. Поняв, что законная жена ни физически, ни умственно просто не способна его удовлетворить, стал пользоваться услугами обычных профессионалок, с которыми в столице да при деньгах проблем никогда не существовало.