После первого обстоятельного знакомства и долгой придирчивой беседы, Джентльмен Джек поняла, что не ошиблась. Барышня неожиданно нежно отреагировала на ухаживания, и Анна, не теряя времени, перешла к конкретике — она хотела, чтобы Энн стала ее женой и своими деньгами поддерживала все ее проекты, деловые и житейские. Через два года Уокер переехала к любовнице в Шибден-холл, и вскоре они стали супругами, тайно обвенчавшись в церкви Святой Троицы в Йорке. Теперь не только тело и душа, но и состояние мисс Уокер целиком принадлежало Джентльмену Джеку.

Анна рассчитывала преуспеть в бизнесе. Но дела с угольной шахтой близ Галифакса не заладились. Деньги уходили в песок. Нортгейтхауз, превращенный в отель, отнял много сил и потребовал больших затрат, но доходов пока не приносил. Все это, однако, не помешало начать дорогостоящую реконструкцию Шибден-холла: предстояло снести потолки, убрать лестницы, расширить жилую площадь, что-то добавить, что-то построить, что-то изменить. Работы начались. Деньги стремительно исчезали. Анна обращалась к своей супруге, мисс Уокер, и та снова выписывала чеки, чувствуя, что бросает их на ветер.

Ко всем этим неурядицам добавились трагические обстоятельства: в апреле 1836 года умер отец Анны, Джереми Листер, а в октябре того же года — любимая тетушка, похороны которой оплатила мягкосердечная Уокер. Но и у ее ангельского терпения были пределы. Подруги часто ссорились, Энн плакала, Анна кричала, потом просила прощения — она не могла потерять свою супругу, значившую гораздо больше цифр в сметах. Та была ее семьей, опорой, тылом, лекарством, спасавшим от одиночества и пагубных мыслей о Мариане.

Когда количество проблем и выплаканных слез превышало все мыслимые пределы, Анна и Энн отправлялись в какое-нибудь сложное длинное путешествие с огромным багажом и целым списком исследовательских задач, которые Анна, словно член академии, ставила перед собой, — дойти, проверить, выявить, произвести обмеры, экстрагировать образцы… Так они убегали — от неприятностей, долгов, ссор, слез. Энн, к счастью, любила путешествия и в поездках успокаивалась.

В 1838 году они отправились на юг Франции, к Пиренеям. Там Листер совершила героическое восхождение на Виньмаль (3299 метров), первой в истории покорив эту высоту. Кто об этом узнал? Никто. Следом за Анной туда взошел другой джентльмен, и газеты разнесли его имя по всему белу свету. Анна обратилась в суд, но журналисты и людская молва уже объявили принца Эдгара Нея покорителем горы. Это было еще одним поражением в жизни Листер, вдвойне обидным, потому что законную победу вырвал из ее рук не просто мужчина, а отпрыск бонапартовского маршала, враг всех англичан.

А денег все не было, и домашние проблемы росли. Энн часто скучала, плакала без повода или сидела целыми часами, вперившись страшными стеклянными глазами в пустоту. Доктора подозревали депрессию и даже предсказывали умопомешательство. Этого нельзя было допустить — Энн могла лишиться доступа к своему капиталу, попасть в зависимость от алчных родственников. Джентльмен Джек испугалась и за нее, и за себя — без супруги она станет никем, останется ни с чем. Существовал один лишь выход — новое путешествие, изматывающее, интересное, на полгода или больше. Куда-нибудь далеко, хоть на край земли, а лучше… Лучше в дикую, жуткую, интересную, малопонятную страну — в Россию. Они уедут, убегут в Россию! А когда вернутся, все как-нибудь само устроится, уладится, растрясется, образуется. Нужно ехать, нужно забыть о проблемах, обидах, о любви к Мариане. В поездке они с Энн сблизятся, срастутся, станут настоящими верными понимающими супругами — Листер очень на это надеялась. Она ожидала, что Энн не откажет, что даст денег, согласиться ехать с ней. Мисс Уокер выслушала свою супругу и безропотно согласилась. Да и был ли у нее выбор?

Еще в юности Листер читала книги о баснословной Московии, Сибири и Лукомории, о том, как куржавые крестьяне били французов при Бородине и французы отступали, задыхались в снежных вихрях, тонули в сугробах. Брат Изабеллы Норклиф, зная страсть Анны к путешествиям, частенько ее дразнил — то хвастал своими альпийскими похождениями, то сочинял истории, как едва не погиб в морской качке. Из России, куда он таки добрался, написал: «Анна, знай — кто не видел Санкт-Петербург, не видел ничего!» И задетая Листер уже готовила достойный ответ — представляла себя, черную и героическую, в цилиндре и сюртуке, посреди шумной ярмарочной сутолоки, окруженной полудикими гаркающими варварами и танцующими под балалайку медведями. Она уже слышала звуки придворного оркестра, вальсировала в золотом леденцовом крошеве дивных мраморных имперских залов, и ее голова кружилась от жирного блеска эполет, от сладкого пудрового запаха разгоряченных дамских тел…

Нет. Брат Изабеллы был неправ. Россия лишь начиналась в Санкт-Петербурге. Чтобы ее увидеть, нужно было отправиться вглубь, в Самару, Нижний Новгород, Астрахань, на Кавказ. Она чувствовала, что безграничная полудикая Россия ей по плечу и по сердцу — она желала исследовать ее, познать и покорить, словно капризную любовницу. И Джентльмен Джек набросала смелый сложный маршрут, назвав Энн лишь две его точки: «Санкт-Петербург и Москва. Дальше — посмотрим». Но дальше Уокер категорически не хотела, дальше был невыразимый безграничный ужас. Ее Россия заканчивалась хищными зубцами кремлевских стен. На эти глупые слова Анна лишь ухмыльнулась: джентльмен никогда не спорит с дамами.

Их путешествие началось в 2 часа 50 минут 20 июня 1839 года — дневник, как всегда, точен. С двумя слугами, Кристианом и Катариной (Гротцей) Гросс, и огромным тяжелейшим багажом (800 килограммов основной поклажи и 700 килограммов дополнительной) подруги-беглянки покинули Шибден-холл. В Лондоне купили компас, телескоп, запасные часы, кое-что по мелочи и получили заграничные паспорта — мисс Уокер была объявлена «племянницей мадам Анны Листер». Они переехали в Дувр, оттуда — в Кале и на пароме — в Копенгаген. Пересекли пролив Эресунн, из шведского Хельсингборга ненадолго заехали в Норвегию, побродили по Осло, накупили подарков родным. 22 августа были в Стокгольме. Там их ожидал паром, шедший в Або[1], первый город на пути их бегства в Россию.

Из Або в Гельсингфорс[2]

Энн стало плохо заранее, за день до отправления, от одной лишь гнетущей мысли о предстоящей неизбежной пытке. У пытки были княжеский титул и громкая фамилия — «Князь Меншиков». Так назывался новенький щеголеватый пароход, курсировавший между Стокгольмом, Або и Петербургом, между Шведским королевством и Российской империей.

За день до отправления подруги приехали на пристань сдать багаж, получить билеты и разузнать о переправе. Бедняжка Энн побледнела, как только увидела крепкого подтянутого капитана Калькмайера в куртке цвета балтийских волн с пуговицами лунного отблеска и белой морской пенкой воротника. Господин капитан что-то гудел о своем пароходе, пришвартованном неподалеку у запасного причала, скрипел и пошатывался на длинных ногах и казался высоченной грот-мачтой. Капитан говорил и кренился все больше, и вместе с ним раскачивались пристань, суда, бухта, Стокгольм, горизонт, тусклое солнце, весь бледный обморочный белый свет. Энн почувствовала, как к горлу наплывами подступают теплые настойчивые волны морской болезни. Она вырвала из-под рукава платочек, приложила к пересохшим губам, ко влажному лбу. Стало легче.