— Да, мне… плохо… Хуже не бывает!

— Бывает, ох бывает, — засмеялась девушка. —Ты даже не представить себе не можешь, как плохо иногда бывает человеку! —она глянула на часы. — Давай выкладывай, что у тебя стряслось?

И Даша, захлебываясь слезами, рассказала совершенно чужойдевушке все.

— Так, — произнесла девушка, когда Дашаумолкла. — Это конечно неприятно, но… не более того. Понимаешь, это негоре, это неприятность. Чуешь разницу?

— Но как же не горе? — растерянно спросила Даша.

— Милая, горе — это когда теряешь человека навсегда,когда он умирает, а пока он жив — это не горе. Ведь ты еще сможешь всепоправить… Или он… А может, через месяц выяснится, что даже все к лучшему! Тывон какая максималистка, а он… парнишка твой, он подкаблучник, маменькин сынок…короче, трус, а трусы — последние люди, они первыми предают…

Девушка говорила с такой убежденностью, что было понятно:все это она узнала на собственной шкуре и теперь хотела поделиться горькимопытом с младшей подругой…

— Вы думаете, он трус?

— Ну, я же его знаю только с твоих слов… Ты сама-то такне думаешь?

— Я не знаю… Мне казалось, что нет.

— Тебе, конечно, виднее, но ты сама подумай и реши длясебя этот вопрос. Ну, я гляжу, тебе полегчало. Верно?

— Верно, — улыбнулась сквозь слезы Даша. —Спасибо вам.

— Не за что, — в свою очередь улыбнулась девушка иснова глянула на часы. — А вон и троллейбус идет. Мне пора уже. Не горюй,подруга, помни, как говорится, это горюшко, не горе!

И она вскочила в подошедший троллейбус, а Даша осталасьсидеть. Ей и впрям стало легче. Как здорово, что подвернулась это девушка!Теперь она уже сможет пережить свое горе сама, не приобщая к нему маму, Стасаили бабушку. Даша поднялась со скамейки и медленно побрела к метро. Да,правильно, не надо никому ничего говорить, ни в коем случае, потому чтоблизкие, жалея ее, будут ругать Юру и тогда уже все будет непоправимо. А так…Надежда все-таки остается…

Она вернулась домой и, как всегда, с восторгом глянула вокно, за которым текла река и зеленел Нескучный сад. Она открыла окно иподумала: как хорошо, что они переехали, а то каждый день пришлось бы смотретьна ту надпись краской на тротуаре: «Ты лучше всех на свете!»

Ей вдруг ужасно захотелось есть. Она быстро сделала себеяичницу и включила радио. Пел Максим Леонидов, которого она полюбила послепесенки, где были такие слова: «Потому что зовут ее Дашей, то ли девочку, а толи виденье». И вдруг она вздрогнула оттого, что он пел сейчас:

А где-то далеко летят поезда Самолеты сбиваются с пути, Еслион уйдет, это навсегда, Так что просто не дай ему уйти.

Не дать ему уйти? Встать между ним и его мамой? Нет, пустьвсе будет так, как будет… Она и шагу не сделает. И очень кстати это новое дело,которое предложил Хованский. Помочь девочке найти отца. Да, именно этим она изаймется!

Даша гордилась собой. Она сумела прожить полтора дня, неподав даже виду, что почти убита горем. Она, конечно, рассчитывала, что Юрапоявится у них на даче, попробует помириться, но…

Вечером следующего дня она сказала:

— Мама, ты утром возьмешь меня в Москву?

— Возьму, конечно, что за вопрос, только зачем? Такаяпогода стоит, что тебе в Москве делать?

— Мама…

— Ну, хорошо, как хочешь, — пожала плечами мама. Ине стала задавать никаких вопросов.

Зато Стас, когда они остались вдвоем, спросил тихонько:

— Сестренка, что с тобой случилось?

— Со мной? Ничего!

— Не ври, я же вижу!

— А что ты видишь, интересно знать?

— Ты мне не нравишься!

— Я тебе нравиться не нанималась!

— А хамить зачем?

— Извини. Знаешь, Стасик, я, конечно, тебе всерасскажу, только не сейчас, ладно? Мне надо самой разобраться…

— А, так это не уголовщина?

— Уголовщина? Нет, это совсем другое… — грустноулыбнулась Даша.

— И я ничем не могу помочь? — сочувственноосведомился Стас.

— Можешь.

— Чем?

— Тем, что не станешь приставать с расспросами.

— Понял!

— Ну и чудно! Стасик, я пошла спать, завтра надо встатьпораньше.

Едва она ушла, как в комнату заглянула Софья Осиповна.

— Стасик, что такое с Дашкой? Ты только не говори, чтоне знаешь.

— Но я и вправду только догадываюсь. Очевидно,поссорилась с Юриком.

— А! Ну, ничего, помирятся! — облегченно вздохнулаСофья Осиповна.

Едва войдя в квартиру, Даша позвонила Хованскому. Он тут жесхватил трубку:

— Лавра? Молодец, что приехала!

— Я же обещала! Ну, что дальше?

— Я сейчас к тебе подвалю, и мы двинем к Ляльке.Годится?

— Вполне!

— Тогда жди!

— Жду!

Кирилл явился довольно быстро.

— Заходи! — пригласила Даша.

— Да нет, чего время зря терять!

— Тогда пошли!

Дверь им открыла девочка на год моложе них, с каким-тотревожным выражением на милом веснушчатом личике.

— Привет! — сказала Даша.

— Привет.

Ляля смотрела на Дашу немного исподлобья, не зная еще, можноли ей доверять. Даша поняла ее состояние и обезоруживающе улыбнулась.

— Ну, чем мы может тебе помочь?

— А ты разве не знаешь? — удивилась Ляля.

— Знаю, но в общих чертах. Ты всю жизнь считала, чтотвой папа умер, а недавно узнала, что на самом деле он жив, да?

— Да. Послушай, а вот то, что Кирка про тебярассказывал, это правда?

— Но я же не знаю, что он тебе рассказывал! —засмеялась Даша.

— Ну, всякие эти истории с разными преступниками…

— Правда! Ты какой язык в школе учишь?

— Язык? Испанский, а что?

— Да нет, ничего, просто если бы ты учила немецкий…

— Что бы тогда было?

— Я бы тебе показала немецкие газеты, где про менянаписано…

— Это когда ты воровку брюликов поймала?

— А, Кирюха тебя уже просветил!

— Будь уверена, Лавря, я тебе такую рекламу сделал!