Спаркс втянул воздух сквозь зубы и, прищурившись, посмотрел на именную бирку на груди полицейского.

— Офицер Т. С. Эймос. Я бы предостерег вас от следующего шага в мою сторону, если вы не намерены провести остаток вашей службы в нью-йоркской полиции, охраняя парковки.

Элли выхватила у коллеги наручники.

— Не беспокойтесь, Эймос. Предоставьте это мне.

Четыре месяца спустя.

Среда. 24 сентября

11.00

Элли Хэтчер подняла руку и поклялась говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды. Однако ее показания перед лицом судьи не были на самом деле всей правдой. Это было сухое, лаконичное перечисление основных фактов, и только фактов, касающихся вызова стадвадцатидневной давности. Время: 23.30. Место: пентхаус в здании, известном как «212», на пересечении улиц Лафайет и Кенмар. Причина вызова: сообщение о стрельбе, а после — обнаружение в спальне изрешеченного пулями человека. Покойный — Роберт, он же Робо, Манчини, телохранитель магната Сэма Спаркса, владельца манхэттенской недвижимости.

Элли позволила себе взглянуть на Спаркса, который сидел с непроницаемым выражением лица рядом со своим адвокатом Рамоном Герреро. Если верить полицейскому отчету, Спарксу было пятьдесят пять, но, глядя на него сегодня утром, Элли понимала, почему он пользовался вниманием бесконечных моделей и честолюбивых старлеток, неизменно сопровождавших его на всех страницах светской хроники. И дело было не только в деньгах. Обладавший упрямым подбородком, ярко-зелеными глазами и неизменным прищуром а-ля Клинт Иствуд, Спаркс источал тот грубоватый шарм, перед которым не могли устоять известного типа женщины.

Элли была удивлена, что Спаркс не погнушался прийти лично. Возможно, для него это способ продемонстрировать судье Бэндону, что эти слушания важны для него не меньше, чем для полиции.

Единственным в зале наблюдателем была Дженна Уолш, сестра жертвы, сидевшая на задней скамье возле выхода, где обычно располагаются представители обвинения. Элли говорила ей, что нет смысла приезжать в город ради этого заседания, однако разубедить ее не сумела. Возможно, Спаркс был не единственным, кто пытался что-то доказать своим появлением.

Помощник окружного прокурора Макс Донован продолжал терзать Элли прямыми вопросами, которые должны были заложить основу для отклонения сегодняшнего ходатайства.

— Проживал ли покойный в квартире, где было найдено его тело, — в пентхаусе здания «Двести двенадцать» по адресу: улица Лафайет, двести двенадцать?

— Нет. Манчини проживал в Хобокене, штат Нью-Джерси.

— Был ли он владельцем квартиры, где его обнаружили? — спросил Донован.

— Нет.

— А кто владелец квартиры?

— Работодатель Манчини, Сэм Спаркс.

— Во время тщательного осмотра места преступления обнаружились ли какие-либо свидетельства, позволяющие предположить, что покойный долговременно пребывал в «Двести двенадцатом»?

— Нет, мы таковых не обнаружили.

— Ни чемоданов, ни зубной щетки, ни бритвенных принадлежностей — ничего такого?

— Нет. — Элли ненавидела формальное занудство, которое было непременной частью свидетельских показаний. Она предпочла бы сесть напротив судьи Бэндона и выложить ему все как есть. — В действительности, господин Спаркс сам рассказал нам в тот вечер, что покойный пользовался квартирой всего один вечер.

И снова Элли излагала только голые факты. По словам Спаркса, он завершил отделку и обустройство квартиры в «212» шесть месяцев назад и оставил этот пентхаус себе как денежное вложение и гостевые апартаменты для европейских инвесторов, которые все чаще предпочитали модернистские лофты в деловой части города более традиционному временному жилью в центре. Чтобы окончательно доказать, будто эта площадь — корпоративная собственность, он позволял своей личной помощнице и служащим охраны пользоваться апартаментами, когда пентхаус был свободен.

Макс Донован приколол несколько фотографий с места преступления на стенд, расположенный рядом со свидетельской трибуной. Иллюстрируя свой рассказ представленными снимками, Элли описала царивший в квартире беспорядок — открытые шкафы, выдвинутые ящики, мелкие предметы, разбросанные по полу, словно конфетти.

— Судя по всему, — заметил Макс, — нетронутой осталась только ванная?

На последнем снимке была видна распахнутая дверка небольшого шкафа и стопка полотенец на плиточном полу под раковиной; других разрушений в аккуратной главной ванной не было.

— Вроде бы так, — ответила Элли.

— Полагаю, несколько рулонов туалетной бумаги и старые выпуски «Спортс иллюстрейтед» не могли стать целью налета.

Комментарий Макса был не слишком смешным, однако планка юмора в зале суда, как известно, весьма невысока, и эта ремарка вызвала смешок у судьи Бэндона.

Суть показаний была проста; жестокий налет на квартиру, расположенную на седьмом этаже многоквартирного дома по улице Лафайет, 27 мая не имел бы никакого отношения к бедному Роберту Манчини, не попади он под пули. Связь телохранителя с этой квартирой была слишком отдаленной и несущественной, чтобы считать убитого запланированной мишенью для четырех пуль, пробивших в ту ночь его обнаженный торс.

Нет, преступление не было связано с Манчини. Настоящей целью было, возможно, ограбление самого Сэма Спаркса, хотя и оно казалось маловероятным. Несмотря на богатую обстановку — два плазменных телевизора, суперсовременная стереосистема, ковер, представляющий собой произведение искусства, — из квартиры ничего не пропало.

И поэтому теперь полиции хотелось побольше узнать про Сэма Спаркса.

Со свидетельского места Элли могла видеть за спиной у судьи фотографию в серебряной рамке. На снимке Пол Бэндон лучился улыбкой, стоя рядом с шикарной супругой и мальчиком-подростком в синей академической шапочке и мантии. За пределами зала суда, без мантии, Бэндон был обычным человеком с семьей и нормальной жизнью. Элли раздумывала: если она пропустит явные несуразности и выложит ему все как есть, поймет ли судья Бэндон, каким образом череда событий, начавшихся 27 мая, привела ее в центр нынешних баталий между прокуратурой и одним из самых влиятельных людей в городе.

Возможно, он бы понял, что она чувствовала, когда Спаркс отвлекал ее от работы на месте преступления в своем сшитом на заказ смокинге, почему-то сухой в столь дождливый вечер и хоть сейчас готовый позировать камерам, однако взбешенный непорядком в своем вылизанном до блеска пентхаусе. Возможно, судья смог бы представить те высокомерно-презрительные взгляды, которые Спаркс бросал на полицейских, подмочивших его безупречное пристанище, тех самых, кто поддерживает видимость порядка, позволявшего Спарксу зарабатывать миллиарды на манхэттенской недвижимости. Возможно, он понял бы, что у нее вовсе не было намерения арестовать Спаркса, и что она мгновенно отругала себя за то, что сделала это. Ей хотелось лишь стереть с его физиономии самодовольное выражение, заставить сожалеть об убитом человеке в спальне, а не о ковре в прихожей.