загорелое лицо, мужественное и строгое, с очень правильными чертами, было прекрасно. Дедушка стал вдовцом ещё в то время, когда его сын учился в коллеже. Домом управляла одна из его старых кузин Удине де Болье. Эта родственница оказала моему дедушке огромную помощь, особенно когда он ослеп, после того как рядом с ним ударила молния. С тех пор он практически не выходил из замка. До своего выхода в свет отец находился в обществе старика-инвалида и тётки, готовой преданно исполнять малейшие его желания. Он мог использовать по собственному усмотрению всё состояние семьи, однако он не злоупотребил этим.

Поскольку у отца всегда была страсть к военному искусству, побуждаемая ежедневным общением с молодыми аристократами из соседних поместий, он согласился на предложение, сделанное ему полковником маркизом д’Эстрессом, соседом и другом семьи, поступить на службу в роту телохранителей[1] короля Людовика XV.

Став телохранителем, отец получил звание младшего лейтенанта и по прошествии нескольких лет стал лейтенантом. Пользуясь покровительством маркиза д'Эстресса, он был принят во многих знатных домах Парижа и, в частности, в доме генерал-лейтенанта графа Шомберга — генерального инспектора кавалерии. Шомберг оценил достоинства моего отца и назначил его в 1781 году капитаном своего драгунского полка, а в 1782-м взял его к себе в адъютанты.

Дедушка умер, когда отец был ещё молодым человеком. Его состояние и положение (в то время в провинции капитан являлся достаточно значительной фигурой) позволяли ему самому выбрать себе супругу, не опасаясь отказа. На расстоянии одного лье[2] от нашего поместья Ла Ривьер находился замок Лаваль-де-Сер, где жила небогатая семья благородного происхождения де Сертен. Глава этого дома погряз в долгах, и делами его руководила мадам де Сертен, женщина редких достоинств. Она происходила из дворянской семьи де Вердаль, которая, как известно, претендовала на то, что среди её предков был и святой Рок[3], поскольку один из Вердалей женился на сестре святого Рока в Монпелье. Я не знаю, до какой степени подобные утверждения были обоснованными, но совершенно верно, что до революции 1789 года у дверей старинного замка Грюньяк (до сих пор принадлежащего семье Вердаль) существовала каменная скамейка, которую очень чтили жители окрестных горных деревень, поскольку, согласно легенде, святой Рок, приезжая навестить сестру, любил сидеть на этой скамейке и любоваться сельской местностью. Из замка, который напоминал скорее мрачную крепость, делать это было невозможно.

У г-на и г-жи де Сертен были три сына и дочь, и, согласно обычаям того времени, они добавили к своей фамилии название их поместий. Так, старший из сыновей получил прозвище Канробер, которое носил потом его сын, наш двоюродный брат, прославивший это имя[4]. Старший сын семьи де Сертен в то время, о котором я говорю, служил капитаном в пехотном полку Пентьевра и являлся рыцарем ордена Святого Людовика. Второго сына называли Иль. Он был лейтенантом в полку Пентьевра. Третий сын получил прозвище Ла Кост и, как и мой отец, был одним из телохранителей короля. Дочь звали мадемуазель дю Пюи, она то и стала моей матерью.

Мой отец сдружился с г-ном Сертеном де Ла Костом. Было бы странно, если бы этого не произошло. После трёх месяцев совместной службы в Версале и совместных поездок домой, совершаемых дважды в год, они окончательно привязались друг к другу.

В то время общественные экипажи были большой редкостью, к тому же они были грязные, неудобные и двигались очень медленно. Пользоваться ими считалось дурным тоном, и поэтому пожилые или больные дворяне предпочитали нанимать отдельные экипажи, а молодые знатные люди и офицеры путешествовали верхом. Среди телохранителей установился обычай, который в наши дни мог бы показаться весьма странным. Поскольку эти господа служили всего три месяца в году и их корпус, таким образом, делился на четыре примерно равные части, то те из них, которые жили в Бретани, Оверни, Лимузене и других районах, славящихся хорошими лошадьми, закупали по нескольку лошадей, цена которых не должна была превышать 100 франков, включая седло и упряжь. В определённый день все телохранители из одной и той же провинции, которым надлежало возвращаться на службу, съезжались верхом в определённом месте, и весёлый караван отправлялся в путь по дороге на Версаль. В день они проезжали от 12 до 15 лье в полной уверенности, что вечером они найдут приличное жилище за умеренную цену и хороший ужин в заранее избранных ими гостиницах, в которых их уже ждали в условленные дни. Путешествие проходило весело, в беседах и песнях, невзирая на погоду, будь то дождь или жара, ни на мелкие неизбежные неприятности. Каждый должен был по очереди рассказывать хорошую историю. По пути этот караван разрастался благодаря присоединению новых телохранителей из соседних провинций. Наконец, различные группы из всех уголков Франции достигали Версаля точно в тот день, когда кончался их отпуск, и таким образом они появлялись именно тогда, когда предыдущие отряды телохранителей готовились к отъезду. Каждый из них покупал у прибывших лошадку за 100 франков, и таким образом образовывался новый караван, возвращающийся в родные места. Затем, после прибытия к родному очагу, они отпускали лошадей пастись и оставляли их там без присмотра на 9 месяцев до того момента, когда им снова надо было возвращаться в Версаль. Лошадей покупали их товарищи, отправляющиеся в отпуск, и таким образом эти лошадки, меняющие бесконечно своих хозяев, путешествовали по самым различным провинциям Франции.

Итак, мой отец сдружился с г-ном Сертеном де Ла Костом, служившим вместе с ним в роте Ноайя[5]. По возвращении в свою родную провинцию они часто виделись. Вскоре он подружился также и с братьями г-на де Сертена. Мадемуазель дю Пюи была хороша собой, остроумна, и, хотя у неё не было большого приданого, а отцу предлагались выгодные партии, он всё-таки предпочёл мадемуазель дю Пюи и женился на ней в 1776 году.

Нас было четверо братьев: старший Адольф сегодня лагерный маршал[6], я был вторым, Теодор третьим, и Феликс последним. По возрасту мы отличались друг от друга примерно на два года. Я был крепкого телосложения, болел в детстве только оспой, но однажды чуть не погиб при одном несчастном случае, о котором я вам сейчас расскажу.

Когда это произошло, мне было три года, но случай был столь серьёзным, что воспоминание запечатлелось в моей памяти на всю жизнь. Из-за моего вздёрнутого носа и круглого овала лица отец называл меня котёнком. Подобное прозвище вызвало у ребёнка естественное желание подражать кошке. Наибольшим счастьем для меня