или иначе было связано с профессиональной деятельностью строителей. 1600 год стал своеобразным рубежом в истории масонства. От этого времени сохранилось первое документальное свидетельство о принятии в ложу человека, никакого отношения к строительным профессиям не имеющего, — представителя знатной шотландской фамилии лорда Босуэлла. Однако можно предположить, что проникновение «непрофессионалов» в ложи «вольных каменщиков» началось значительно раньше. Между средневековыми ремесленными товариществами и ложами масонов нового времени существовали какие-то промежуточные образования, наиболее известным из которых является полулегендарный орден розенкрейцеров, с чьей историей связаны имена величайших магистров тайнознания Агриппы Неттесгеймского (1486–1535), Парацельса (1493–1541), прорицателя Нострадамуса (1503–1566), пророчества которого до сих пор подвергаются истолкованиям. Таким образом, предыстория масонства оказывается теснейшим образом связанной с магией, алхимией, оккультизмом, тайнознанием.

Со второй половины XVII в. масонские ложи утрачивают свой «профессиональный» характер, но сохраняют имя, ритуал и символику «вольных каменщиков», внутреннюю иерархию ложи. В миросозерцании масонов сплелись теософия с присущим ей мистическим опытом богопознания и вера, просветленная разумом, в чем сказалось влияние философов-просветителей, многие из которых были причастны к масонству. Одной из своих целей, во всяком случае в XVII в., масонство провозгласило познание Бога и природы, но познание по преимуществу не рациональное, а интуитивно-мистическое.

Отсюда — огромная тяга к воссоединению с миром духов, вера в возможность магического воздействия, апелляции к тайным силам. Все это сосуществовало наряду с оптимистическим рационализмом Просвещения, так же как эгалитарные идеи масонства не препятствовали последовательному соблюдению иерархических принципов его организации. Провозглашение свободы от догмы, равенство на основе соблюдения прав человека, терпимости, всеобщности, деятельной помощи собратьям делали масонство особенно привлекательным для людей, стремившихся сбросить с себя путы старой идеологии и морали неравноправия. На этом пути «вольные каменщики» руководствовались одной из древнейших максим, обращенных еще дельфийским оракулом к человеку: «Познай самого себя». Самопознание и реализация связанного с ним комплекса этических принципов, нравственных наставлений, направленных на самосовершенствование человека, назывались масонами «работой над диким камнем», под которой подразумевалось духовное преобразование человека на его пути к истине и добру. Однако масонство не ограничивалось лишь личным совершенствованием братьев. Нравственные цели масонства имели и немало общественных аспектов. Мартинисты (представители одного из влиятельных направлений масонства XVIII в.) призывали видеть во всех людях братьев, открыть им свой Храм, чтобы «освободить их от предрассудков их родины и религиозных заблуждений их предков, побуждая людей к взаимной любви и помощи». «Масонство, — провозглашали они, — никого не ненавидит и не преследует, и цель его может определиться так: изгладить между людьми предрассудки каст, условных различий происхождения, мнений и национальностей; уничтожить фанатизм и суеверие; искоренить международные вражды и бедствия войны; посредством свободного и мирного прогресса достигнуть закрепления вечного и всеобщего права, на основании которого каждый человек призван к свободному и полному развитию всех своих способностей; споспешествовать всеми силами общему благу и сделать таким образом из всего человеческого рода одно семейство братьев, связанных узами любви, познаний и труда»[5].

В XVIII в. в масонстве усиливается тяга к включению в него элементов различных древневосточных религиозных систем, каббалы и оккультизма. Эта тенденция еще более укрепится в XIX столетии, ставшем временем довольно бурного развития европейской теософии. Однако речь, по-видимому, может идти не о непосредственном и целенаправленном усвоении, а о переосмыслении их в рамках европейского сознания, включении в уже достаточно рационализированную ментальность. Отсюда отчасти впечатление «искусственности» — как сказали бы в старину, «ненатуральности», — которое производило знакомство с миросозерцанием и обрядами масонства на многих мыслящих людей, не только априори скептически настроенных, но даже и входивших в число «вольных каменщиков» с искренним желанием приобщиться к истине. Еще раз обратимся к «Войне и миру». Толстой так описал чувства Пьера Безухова, посвящаемого в «вольные каменщики»: «Пьер растерянными близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение: «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил все, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма»[6]. Стремление посредством погружения в обозначенную символами универсальность магии и оккультизма выйти за пределы рационального, «простого», с точки зрения масонов, знания ради приобщения к знанию вечному усиливало таинственный, эзотерический характер их миросозерцания и обладало мощной притягательной силой. Число вступавших в множившиеся ложи в XVIII в. стремительно росло, и не будет преувеличением сказать, что век Просвещения в определенном смысле можно назвать и веком масонства. Большинство крупнейших деятелей Просвещения и тех, кто считал себя принадлежащим к интеллектуальным слоям общества, вступали в ряды «вольных каменщиков». Это стало своеобразной модой и знаком принадлежности к социальной элите. Масонами были создатели Энциклопедии и выдающиеся поэты. «Волшебная флейта» Моцарта считалась как бы музыкальным «кодом» масонства. Среди масонов было немало тех, кто в конце столетия принял самое активное участие в Великой французской революции. Это дало основание для возникновения в литературе версии, что масонство сыграло якобы решающую роль в подготовке и осуществлении революционных событий конца XVIII в. Справедливости ради надо заметить, что к масонским ложам принадлежали и многие роялисты, а также сам король Людовик XVI и его ближайшие родственники — граф Прованский (будущий Людовик XVIII) и граф Артуа (впоследствии ставший королем Карлом X). Факт членства в ложах «вольных каменщиков» не препятствовал тому, что «братья масоны», нимало не поколебавшись, сносили головы друг другу. Нельзя, однако, не признать, что эзотерический характер, закрытость лож способствовали тому, что при желании они могли превращаться в центры не только теософской, но и политической пропаганды, использоваться для различного рода заговоров. Это приводило к тому, что в конце XVIII и первой четверти XIX в. отношения между государственной властью и масонами в ряде европейских государств крайне обострились, что вызвало закрытие многих лож. В тайных обществах стали видеть угрозу официальной власти. В Австро-Венгерской империи участие в масонских ложах каралось как государственная измена, аресты масонов начались в Италии, Германии. В Испании и Португалии они становились жертвами инквизиции. Во Франции немногие сохранившиеся ложи попали под бдительный надзор наполеоновской полиции. Провозглашенные масонством идеалы постигла участь многих упований — они так и остались не осуществленными. И одной из основных причин этого была презумпция изначальной избранности, духовной элитарности нового масонства, которое называют подчас «философствующим», «спекулятивным» в отличие от «практического» масонства средних веков. Масоны считают себя служителями незримого закона, соединяющего Дух и все сущее. Они — молчаливые ратники в духовной битве