пор болен? – помогает второй бабульке слезть.- Так что ж вы – не люди, неужели нельзя поухаживать за больным? Три дня, как последний снег был, а к его дому и следа нет.

– Какой три дня, пятый день, ведь он женился, к нему невеста из дому приехала.

– Фу! Да не может быть!

– Вот тебе крест… Краса – неописуемая, как в кино!

– Даже лучше, – вступает вторая бабуля. – Мироныч, ты меня помнишь в молодости? Примерно такая же, только чуть выше.

– А вы подсматриваете?

– Ты приказал – наблюдаем.

– Невеста, говорите? За мной! Посмотрим.

Не быстро Арзо открыл дверь. Участковый, занося мороз, ввалился в дом, прямо в валенках прошел в комнату.

– Вот это невеста! Так, Самбиев, на моей территории непорядок: жениться, а свадьбу не сыграть – преступление. Я за все отвечаю!

Загудело Столбище, загудела Вязовка – вождь мафии на артистке кино женится. Во вновь построенном Доме культуры гулянье запланировано. Все руководство района желает присутствовать. Колхоз расщедрился: по себестоимости быка, трех свиней, двух баранов выписали, овощи так дали, столовая и ансамбль – в полном распоряжении, грузовик у Самбиева для закупок, отныне может он ездить хоть до Байкалово. Полла тоже не отсиживается, помогает бабулькам во множестве возникших забот, ожила она совсем, обильный румянец играет на щеках, ямочки радости в уголках рта, а в глазах – блеск, восторг, жизнь.

Днями напролет мотается Арзо в поисках дефицитных продуктов, хочет, чтобы свадьба как свадьба была, для Поллы больше всего старается. За день до свадьбы вроде все готово; вечером приходит он усталый домой, а Полла какая-то вялая, усталая, молчаливая. Накормила его хорошо, а вот купает в воде прохладной, обтирает – полотенце валится, перед сном делает массаж спины – руки холодные, костлявые, негнущиеся. И спать желает на другой кровати, даже в соседнюю комнату просится, лицо все от него воротит, скрывает. Вгляделся повнимательней Арзо, обмер – глаза закатываются, буквально сатанеют.

Вскочил Арзо, хотел к бабулькам бежать да одну оставить побоялся.

– Я лечь хочу, – страшен ее тон.

Арзо сам раздел ее, еле уложил с собой; она от него отвернулась, к стене жмется, а он ее обнял, чувствует, как все сильней и сильней ее тело напрягается, выпрямляется, в судороге холодеет. И тут еще грубее ее тон:

– Арзо, какая разница между женой и почти что женой?

– Не знаю, Полла, – не до вопросов ему. – К чему ты это?

– Девушка приходила, маленькая такая. Говорит «кто ты?», отвечаю «жена Арзо», а она: «я тоже почти что жена».

Еще сильнее напрягается ее тело, совсем деревянным, холодным становится, мелко-мелко дрожит.

– Полла! – шепчет он ей на ухо.

– Арзо! Зачем? За что?… Спаси! Помоги!

Она еще что-то невнятно бормотала сквозь стон, и тут он с силой перевернул ее, в прямом смысле стал насиловать. Тяжело ему, сердце бешено стучит, задыхается, вспотел, но не сдается он; все с большим и большим упорством борется, хочет влить в нее свою страсть, свою любовь, свою силу, пытается высосать из нее эту гадость, этот страх, издевательства.

Полла вся одеревеневшая, в прохладном, слизком поту, с твердыми, безжизненными губами, а он мнет ее, гладит, обнимает, до крови впился в губы и вдруг чувствует, как и ее губы смягчились, потеплели; вот и зубы разошлись, язычок на мгновение всплыл, вновь приплыл, с жаром влизался навстречу; ее тело расслабилось, стало мягким, она его пылко обняла, по-иному простонала…

Голова Поллы на груди Арзо, слышит четко она, как сильно бьется его сердце.

– Арзо, слава Богу, сильное, здоровое у тебя сердце… доброе.

– Как врач говоришь? – шутлив голос Арзо.

– Больше врачом не буду – сама больная.

– Полла, – прижал он ее сильнее, – а я ведь нашел противоядие.

– Да, летела я в пропасть – спас… Арзо, зачем я тебе такая? Можно я после свадьбы домой поеду? Мне самой неудобно, изведу я тебя.

– Не изведешь, у меня для тебя много лекарства… А домой я еще вчера телеграмму послал: «Поехал в Краснодар. Женился на Полле. Вернулся в Столбище с женой. Полла и Арзо Самбиевы».

– Правда? – приподняла она голову, блеснули в темноте ее глаза. – Ведь твоя мать, все село знает, что я припадочная.

– Ну и что! Все мы изредка болеем, даже врачи, – иронично-добрый голос Арзо.

– Ты не знаешь главного, Арзо… Я могу оказаться бездетной.

– Знаю, ты во сне только об этом говоришь.

– Как? Так ты ведь мне и спать-то не даешь.

– Да… Поверь мне, ты абсолютно здоровая, самая красивая, теперь навечно моя, любимая жена… и скоро, очень скоро станешь матерью.

Наутро Полла нежно погладила его волосы:

– Жених, вставай, скоро свадьба, иль ты передумал?

Арзо раскрыл глаза, улыбнулся. В комнату заглянуло солнце, пахло вкусной едой. Его Полла сидела рядом: румяная, красивая, с задором в глазах.

– Ты как? – погладил он ее руку.

– Я счастлива! Наконец я твоя невеста!

У Дома культуры уже толпились люди, подъезжали машины, в динамике играла музыка. Ровно в полдень Арзо и Полла вышли из дома, под руку пошли по склону вверх. Две бабульки бережно несли сзади шлейф подвенечного платья, поверх которого Полла накинула новую дубленку, подарок Арзо к свадьбе. На высоких каблуках, ростом чуть ниже высокого жениха, она смотрелась изумительно.

На полпути Арзо вдруг остановился, обернулся. За прошедшее лето жители Столбищ разнесли по кирпичикам обгоревший остов комендатуры, и теперь под снегом виднелись только большие сугробы. Он что-то суеверное прошептал, крепче сжал руку Поллы и, с улыбкой вглядевшись в построенное им белоснежное здание Дома культуры, твердо ускорил шаг… Только об одном он в этот миг жалел, что процедура эта проходит не в Ники-Хита, и нет в его родовом селе Дома культуры, да и ничего нет, даже такой асфальтированной дороги, только грейдер, и тот разбит…

* * *

В 1990-91 годах от накопившейся внутренней грязи всю страну трясет в лихорадке. И если в Российской империи, переименованной в СССР, сама Россия жаждет свободы и независимости, то что говорить о многострадальной Чечено-Ингушетии.

Вся вайнахская интеллигенция (это не партийно-правящая элита или президиум элитарного клуба) пытается определиться в выборе пути. Сама цель известна – это независимость, свобода, суверенитет.

Чуя политическую конъюнктуру и упреждая многих «выскочек», Ясуев выступает с инициативой и провозглашает Декларацию о государственном суверенитете с прямым подчинением только СССР, но никак не России. В этом плане он допустил первую крупную политическую ошибку в своей долгой карьере. Считая борьбу меж личностями –