тоже не сводит глаз с пожара. Перекрывая горечь гневом, Эрвин шипит:

- Чего встали! Быстрей к Избранному! Он нас спасет!

Вдова кричит его слова, а Эрвин пускает коня вскачь. Толпа приходит в движение и движется бегом через лабиринт, прямо к орде, рыщущей у замка.

Эрвин находит глазами своих. Вот Хайдер Лид верхом на осле, переодетый в погонщика. А вот сестра на одном коне с кайром Обри. Лицо Ионы в саже, из глаз бегут слезы, оставляя темные дорожки на щеках.

Толпа беглецов пересекает лабиринт. На пути встречаются солдаты: раненые бредут в тыл, вестовые мечутся между подразделений. Беглецы всем кричат:

- Нас атакуют сзади! Там Персты Вильгельма!

Кто-то пугается, кто-то не понимает, кто-то спешит доложить графу. Толпа бежит. Все ближе горящий замок и орда.

Похоже, лабиринт сделан в виде спирали. Они проходят виток за витком, пока не оказываются в последнем. Еще ряд ледяных глыб – и озеро, дым надо льдом, шаваны на берегу. А под ногами – трупы. Здесь был рубеж обороны, но перстоносцы взломали его, и кайры не успели отступить. Люди и лошади лежат вперемешку. Снежное поле засеяно покойниками. На нем вырастут мертвые деревья с черепами вместо плодов.

Эрвин способен выдержать это: как никак, имеется опыт. А вот сестра… С болью и страхом он смотрит на Иону. Она ведет коня между мертвыми телами и глядит вниз, не поднимая головы, и дрожит. Сестра задыхается от плача. Обри пытается утешить ее: что-то говорит на ухо, держит за плечо. Иона слишком ранима. Иона может вынести боль – но только свою собственную. Боль других – ее погибель.

Толпа беглецов выходит из лабиринта на берег озера. Их заметили, навстречу скачут шаваны. Слуги кричат:

- Где Избранный?! На нас напали!

Эрвин видит, что сестра остановилась между тел. Спешилась, нагнулась к трупу. Видимо, кто-то знакомый… Эрвин хочет крикнуть: «Сестра, ну что же ты?! Надо выиграть битву! До завтра сдохнет куча людей, и я в их числе. Ты сможешь плакать хоть месяц напролет, но не сейчас, сожри тебя тьма!»

Он не издает ни звука и прячет голову за плечо вдовы Шер, поскольку впереди, в какой-то сотне ярдов возникает граф Виттор Шейланд. Первая Зима уже не огрызается: молчат камнеметы, не стреляют лучники. Гарнизон тратит силы на то, чтобы сдержать пожар. Знатные шаваны покидают передовую линию и подъезжают к графу. Он хвалит их, они скалят зубы. Потом все вместе замечают обозных слуг.

- Эй, лысые хвосты! Какого черта вы здесь?

- Напали с тыла! Пожгли Перстами! Спасите!..

Главный среди ханидов – однорукий Сормах. Эрвин помнит этого гада: когда-то пощадил его. Милый Эрвин, - говорит он себе голосом альтессы, - никогда не щади сволочей.

- На ползунов напали сзади, - докладывает Сормах.

Граф перемещается ближе к толпе обозных. Эрвин впервые видит, как он делает это. Просто исчез в одном месте, а появился в другом! Это могло бы впечатлить, или даже породить сомнения: божественная сила не дается кому попало. Не может же он…

Но впереди пылает замок, а вокруг вмерзают в снег кайры, и плачет над ними сестра. Может, тьма сожри! Великая сила в руках подонка – да, так бывает!

- Что происходит, друзья мои?

Голос Шейланда самодоволен и слащав. Эрвина тянет блевать от его лицемерия. А может – от лихорадки. Все тело колотит, легкие горят, кишки лезут через горло.

- Что происходит, друзья мои?..

Беглецы сгибаются в поклонах. Эрвин тоже кланяется, не сходя с коня. Хватает за волосы вдову Шер и гнет к земле ее упрямую голову.

- Избранный, спаси нас! Враг атакует с тыла! У него Персты!

Граф хохочет:

- Ха-ха-ха! Да это невозможно!

- Поверь, мы правду говорим! Обстреляли со всех сторон! Сзади – бах, с боков – бах, сверху – бах. Кричали: первая, вторая, третья – залп! У них не один Перст, а целая куча!

- Вам привиделось.

- Гы-гы, бредят, лысые хвосты, - вместе с Сормахом смеются другие ханиды.

- В святой день клянемся Праотцами: так и было! Напали, обстреляли, подожгли. Всюду дым и огонь, мы спаслись только чудом!

И верно: со стороны Лидской дороги ползут редкие, но заметные клубы дыма. Граф Шейланд кривит губы:

- Ладно, я проверю сам.

Глядит на запад, в скалы над дорогой, будто высматривает какую-то точку… затем исчезает. Порыв воздуха дует туда, где он только что стоял. А Эрвин оборачивается к сестре и холодеет.

Ионы нет. Есть Обри один на коне, накрытый драным одеялом. Есть Хайдер Лид на ослике, с погонщицким кнутом. Сестра – исчезла.

* * *

С тяжелой душой сир Джоакин Ив Ханна покинул собор. Он брел, повесив нос, не замечая ничего. Перед глазами все еще плясали языки огня. Крошилась и осыпалась штукатурка, Светлая Агата исчезала в паутине трещин и лоскутах сажи. Сгорели и цветы – дорогущие зимние букеты, сложенные к ее ногам. Молодой священник выбежал откуда-то, бросился на Джоакина с кулачками. Кричал: «Нелюди! Звери!» Джо ухватил его за ворот и принялся бить в лицо. Вколотил зубы в глотку, расплющил нос, кажется, сломал челюсть… Его ослепил гнев – не столько на священника, как на себя самого. «Сами вы звери! – рычал он. – Зверский проклятый город!» Потом навел Перст, чтобы снести череп этому прихвостню волков, но Избранный хлопнул его по плечу:

- Довольно, сир, вы хорошо потрудились.

Граф окинул взглядом черную дыру на месте капеллы, потер ладони, сказал:

- Ненадолго оставлю вас – проверю, как дела на других участках.

И исчез. Джоакин отбросил избитого святошу и пошел прочь. Тут нельзя было находиться – так и душил запах гари. Вышел на площадь, подышал, умыл лицо снегом. Паскудно было, аж с души вон. Кто нелюди – мы?! Да быть не может! Мы боремся с нелюдями, мы – истребители нелюдей! Граф прав во всем: нужно искоренить источник зла, самую основу агатовской гордыни… Но отчего ж так дурно-то?

Подошел адъютант Хориса:

- Начинаем атаку на замковый мост. Генерал приказывает вам включиться в пятый штурмовой отряд.

- Он мне не командир, - огрызнулся Джоакин.

Пошел прочь от собора, чтобы больше не донимали. Подумал: я убил сто человек и одну икону, хватит с меня на сегодня. Побрел по улочке, увешанной мишурой. Гирлянды блестели, как насмешка. Хотел содрать их, но мечом не достал, а Перстом… хватит уже Перста.

- Встань в строй!

- Да он не наш…