Я кивнула, подтверждая ее правоту.

– Сама я займусь местами общего пользования и библиотекой, – продолжила она. – А Шарль может сколько угодно твердить, что спокоен как слон, только он всю ночь придумывал, как бы изменить меню, чтобы пустить Василию пыль в глаза.

Я расхохоталась, и мне сразу стало легче.

– Спасибо! – поблагодарила я Амели.

Потом я поспешила в кабинет, поскольку мне предстояло сделать звонок, который я откладывала, пока могла. Самюэлю. Выбора у меня не было, поэтому приходилось спрятать подальше мысли о нашей ссоре. Он опять заявит, что «Дача» для меня важнее всего, и будет прав. Я звонила не Самюэлю, а ландшафтному дизайнеру, отвечающему за состояние территории отеля.

– Здравствуй, Эрмина.

Он ответил сухо, торопливо. Я тоже не собиралась быть особо любезной – буду профессиональной и краткой.

– Здравствуй, Самюэль, сможешь приехать сегодня проинспектировать все и убедиться, что сад и остальное в идеальном порядке?

– Что, какая-то проблема? – взвился он. – Тебя не удовлетворяет работа бригады?

– Что ты, что ты, все отлично, но… Но сейчас нужно, чтобы территория была действительно супер.

– Может, объяснишь, в чем дело, если тебя и так все устраивает?

– Завтра приезжает Василий.

Воцарилось молчание. Самюэль судорожно глотнул воздух, будто пытаясь справиться с эмоциями.

– Возвращение блудного сына.

– Он приезжает, чтобы похоронить Машу.

Снова молчание.

– Извини, пожалуйста, я представляю себе, как тебе тяжело, но для тебя не секрет, чтó я об этом думаю.

– Послушай, сейчас не время.

– Ты права, разумнее помолчать. Жди меня сегодня во второй половине дня.

Не поблагодарив, я повесила трубку.

Когда я вернулась в гостиницу, забрав детей после занятий, Самюэль уже собирался уходить. Приехав, он не зашел со мной поздороваться. Алекс и Роми побежали к нему. Я подошла как можно медленнее, Самюэль старательно избегал смотреть на меня.

– Поужинаешь сегодня на маслобойне, папа? – поинтересовалась Роми.

Это мы во всем виноваты, она наверняка воображала, что радостные семейные встречи будут происходить каждый раз, когда отец появится здесь. Как же я злилась на себя! Часть ответственности за дочкины обманутые надежды лежала на мне. Самюэль погладил ее по щеке, натянув на лицо неискреннюю улыбку.

– Нет, я не могу.

Она надула губы. Он присел перед ней на корточки:

– Завтра я вас заберу, Роми. Ты пойми, в прошлый раз это был исключительный случай.

– Жаль. Было хорошо.

– Возможно, но тут уж ничего не поделаешь.

– Отправляйтесь на маслобойню, дети, я приду через пять минут, – прервала я их обмен репликами.

Кто ведает, откуда они берут энергию, но умчались они вприпрыжку. Их жизненная энергия растрогала меня. Самюэль без единого слова направился к машине.

– Подожди! – попросила я.

Он резко остановился и после секундного колебания обернулся ко мне:

– Все в порядке, я проверил. Можешь не беспокоиться за свой сад.

– Я хотела это услышать от тебя.

– Сообщи о похоронах Маши, я собираюсь быть на них.

Он сел в свой пикап и рванул с места в клубах пыли. Вот, оказывается, что такое отношения между разведенными родителями, у которых не осталось ничего общего, кроме опеки над детьми. Холодные, натянутые, сдержанные, сведенные к необходимому минимуму общения. Придется к ним приспособиться. Я больше никогда не буду смеяться вместе с Самюэлем, разговаривать с ним, прикасаться к нему. С этим покончено раз и навсегда. Слова, которые мы бросили друг другу, всегда будут стоять между нами. Самюэль присутствовал в моей жизни лишь на два года меньше, чем Джо и Маша, почти наравне с ними, и вот он покинул ее так же резко.

День Д. Я лежала в кровати в ожидании звонка будильника. Чтобы сбросить напряжение, мне было недостаточно пейзажа с оливковыми деревьями, купающимися в рассветном солнце, и небом такой синевы, какой нет больше нигде. Еще одна бессонная ночь. Когда я все же ненадолго заснула, на меня навалился кошмар, и после пробуждения горечь от него еще долго сохранялась во рту.

Я блуждала в тумане, одна, закутавшись в свое длинное черное пальто, то самое, в котором явилась когда-то сюда, и тот же рюкзак опять был при мне; я совсем обессилела и волочила его за собой по земле. Я брела по узким темным улочкам, а издалека меня звали голоса Роми и Алекса. Я искала их, но не могла найти, я бросалась бежать, падала, поднималась и снова их искала, но голоса удалялись и удалялись. Я на бегу стучала во все двери, но никто не открывал мне и не откликался. Потом голоса детей смолкли, а туман сгустился, окутал меня так плотно, что я ничего не различала. Я выкрикивала их имена. Меня разбудили собственные рыдания. Вся в поту, я тряслась от холода, а сердце выпрыгивало из груди.

Как отдохнуть, когда на горизонте сплошная неизвестность? Когда через несколько часов или несколько дней меня, возможно, лишат последней опоры моего существования, единственной надежной стены, охраняющей мою жизнь? Я в тысячный раз прокрутила все в уме, безостановочно проверяя организацию работы гостиницы, управление персоналом, тарифы, рекламу и коммуникации, сотрудничество с сайтами бронирования и т. д. Я пыталась отыскать хоть какой-то прокол, но не находила, тогда как Василий – специалист другого уровня и сразу все заметит. И значит, все годы моего труда и преданности пойдут насмарку, а он укажет мне на дверь.

А еще Маша… Я старалась заглушить эту боль, и работа пока помогала мне. Но сколько простоит плотина, сдерживающая мое горе? В самой глубине души я была по-прежнему убеждена, что ее смерть – просто страшный кошмар, мы в тот раз простились не навсегда, и она вернется, наши разговоры возобновятся, а на рассвете она снова будет готовить завтрак, я подойду к ней, она, как всегда, поцелует меня в лоб и прошепчет «голубка», а еще посоветует в сотый раз перечитать «Белые ночи» Достоевского.

Я собиралась, как делала это каждый день, не более и не менее тщательно. Не буду я наряжаться или ярко краситься, а то вдруг почувствую себя не в своей тарелке. Я должна любой ценой оставаться собой. Поэтому я надела одно из своих всегдашних льняных платьев-рубашек средней длины – сегодняшнее было белым, завтрашнее будет розовым, желтым или в цветочек. Сероватый цвет моей кожи послужит доказательством того, что я не принимала солнечные ванны вместо работы. Мне пришлось надавить на Алекса и Роми, чтобы они хоть немного поели перед уходом. Как обычно в конце недели, дети разрывались между радостью новой встречи с отцом и огорчением из-за расставания со мной. Их обеспокоенные взгляды все чаще останавливались на мне, особенно напряженным был сын. В последние дни на них многое свалилось. Накануне вечером их не могла не расстроить неожиданная холодность отца. Как и глубокая пропасть между нашим вчерашним поведением и семейным ужином на маслобойне, когда мы выглядели почти влюбленными – по крайней мере, такими должно было нарисовать нас детское воображение. А тут мы разговаривали друг с другом сквозь зубы, и они перестали что-либо понимать. Я уж молчу о моем взвинченном состоянии и недостатке внимания к ним. Поэтому я старалась явить им образ счастливой мамы – не хотела, чтобы они уехали на неделю, сохранив в памяти мое грустное и испуганное лицо.