Они обращались со мной очень хорошо, сами относили свои тарелки в кухню, помогали мне, когда видели, как я устаю. Их мать пару раз сказала им, чтобы они этого не делали, но они, несмотря на это, помогали мне.

— В Америке люди не заставляют других прислуживать себе. А ты посмотри на эту бедную девочку, ей ведь приходится делать все одной.

Возможно, она хотела выглядеть прогрессивной в глазах своих сыновей или же просто не решалась возражать им. Ей не нравилось, когда они заходили ко мне в кухню. Я видела ее злобные косые взгляды. Но пока что она допускала это.

Прадип и Пракаш говорили мне, чтобы я называла их своими братьями. Но когда их мать услышала это, она тут же разозлилась на меня:

— Ты что о себе возомнила? Какие они тебе братья! Я, что ли, тебя родила? Нет, ты — тхару. Ты не имеешь никакого отношения к нашей семье и к нашему сословию. Значит, ты обязана обращаться к ним с надлежащим почтением!

Позже ее сыновья извинились передо мной за то, что из- за них у меня были неприятности. Однако я решалась обращаться к ним любезно только тогда, когда Жестокой Мадам не было поблизости. Особенно хорошо относился ко мне младший сын, Пракаш, — тогда он учился на дизайнера одежды, а сейчас у него есть своя собственная торговая марка в Калифорнии и он очень успешный бизнесмен.

Он садился в кухне рядом со мной, когда я готовила еду или убирала посуду, и рассказывал мне об Америке. Об огромных машинах, бесконечных хайвеях, небоскребах, огромных супермаркетах, пляжах, вечеринках и о том, как там хорошо.

Он говорил мне:

— Мне стыдно за мою мать. Это никуда не годится, что она заставляет тебя так много работать! Ты заслуживаешь лучшего. В Америке это было бы невозможно. Там все дети имеют право ходить в школу.

Он также рассказал мне, что их мать, когда он и его брат были еще маленькими, обращалась с ними очень строго.

— Она, так или иначе, все равно редко бывала дома, а когда появлялась, то часто ругала и строго поучала нас. Мне она никогда не давала почувствовать, что она меня действительно любит. И я, когда был маленьким, часто плакал из-за нее. Она называла меня размазней и неудачником, когда я приносил из школы плохие оценки или когда проигрывал в спортивных соревнованиях. Зачастую я просто боялся ее. Мне проще было обращаться к отцу. Он лучше понимал нас. И он же утешал нас, когда она ругала, или пытался успокоить ее, когда она снова была в плохом настроении. И однажды она просто выжила его из дому. Но мать в этом не виновата, она такая, как есть. Она привыкла командовать всеми и просто не в состоянии проявлять свою любовь.

Не успел он выйти из кухни, как туда ворвалась его мать.

— Только не вздумай заигрывать с моими сыновьями! — закричала она на меня. — Я не потерплю, чтобы такая девка, как ты, строила им тут глазки! Не дай бог, если я тебя еще раз застукаю за этим!

Она даже не дала мне возможности хоть что-то ответить ей и снова убежала к своим гостям. Я даже была рада, что она не спросила, что рассказывал мне ее сын так доверительно. Иначе мне пришлось бы врать и я попала бы в действительно скользкую ситуацию.

Это было чудесное время — когда сыновья бывали у нее дома. Тогда Жестокая Мадам бывала более приятной, чем обычно, и у нее было хорошее настроение. Казалось, что даже ее жестокое самолюбивое сердце скучало по детям. Пусть даже она не могла показать им свою любовь, но я была убеждена в том, что она очень любит своих сыновей и гордится ими.

Во время праздников в дом приходило много гостей, и среди них также бывало много молодых людей, друзей обоих сыновей. Они были веселыми, иногда включали музыку или дурачились. Им всегда было чем заняться. И хотя в связи с этим у меня прибавлялось работы, но это было в тысячу раз лучше, чем обыденная монотонность. Было такое ощущение, словно на две недели жизнь возвращалась в этот строгий и холодный дом.

Но, к сожалению, Прадип и Пракаш снова уехали в Америку. Мне было нелегко расставаться с ними.

— Мы еще раз поговорили с нашей сестрой Сьюзи. Она должна позаботиться о тебе. И нашей матери мы тоже сказали, что такая девочка, как ты, должна ходить в школу. Она обещала, что подумает. Я надеюсь, она сдержит свое обещание, — сказал Пракаш, перед тем как сесть в машину.

Я помахала им рукой, испытывая благодарность за то, что впервые люди позаботились обо мне. Но особой надежды я не питала. После того разочарования, когда Зита в свое время записала меня в школу, а потом так туда и не отпустила, я не хотела повторять ту же ошибку.

Через пару дней после отъезда своих сыновей Жестокая Мадам вызвала меня к себе.

— Прадип и Пракаш говорили со мной о тебе. Они считают, что я плохо обращаюсь с тобой. Они считают, что ты должна ходить в школу. Что ты думаешь по этому поводу? — строго спросила она меня.

Я кусала себе губы и лихорадочно соображала, что я должна ей ответить, чтобы она тут же не стала снова орать на меня.

— Я, я… — заикаясь, начала я.

— Ты посмотри, ты же такая дура, что даже не можешь дать правильный ответ. Как же ты будешь ходить в школу?

— Нет, ваше превосходительство, пожалуйста, отпустите меня в школу. Я докажу вам, что я не такая уж глупая. Вы увидите, что я учусь очень быстро. Я могу выполнять работу по дому после занятий в школе. Я вам это обещаю! — Я почувствовала, как кровь прилила к моим щекам.

— Нет, из дома и в обычную школу я тебя не отпущу, а то там тебе в голову будут лишь приходить глупые мысли. У меня достаточно денег, чтобы оплатить одного или даже нескольких частных преподавателей для тебя. — Она испытывающе посмотрела на меня.

Я не сразу решилась ответить.

— Это было бы очень хорошо, я с большим удовольствием училась бы и дома, — ответила я.

— Но я передумала. Я не хочу, чтобы в доме бывали посторонние мужчины. Известно, чем такое кончается! Когда-то я один раз уже пыталась обучить свою служанку. И уже через пару недель она влюбилась в учителя и удрала вместе с ним, оставив меня в беде, неблагодарная дрянь! И это при том, что она была даже намного уродливее тебя — у нее были кривые, торчащие вперед зубы и очень темная кожа. Ну, и что же мне с тобой делать? Ты слишком красивая, чтобы ходить в школу. У тебя светлая кожа, правильные черты лица, белые зубы. Ты запросто вскружишь голову любому учителю и удерешь вместе с ним, — сказала она.

— Нет, нет, — умоляла я.

Как только человек может быть таким недоверчивым!

— Пусть будет учительница, — осторожно, но настойчиво сказала я.

— Учительница! Фу! Я вообще очень невысокого мнения о женщинах, посвятивших себя профессии учителя. Все они лишь болтливые, ни на что не способные дуры. Нет, если уж учитель, так мужчина.

— Ну, хорошо, пусть это будет пожилой человек, — упрашивала я ее. — Пожалуйста, махарани, дайте мне хоть немного поучиться. Я ничего больше для себя не желаю так, как учиться!