– Митя, я буду рада тебя видеть. Конечно же, заходи.

– Ну, договорились, – радостно ответил он. – До встречи.

– До встречи! – не сдержалась, и очень-очень тепло сказала я. Ничего не поделаешь, слабость характера. А еще, едва я только повесила трубку, как пустилась кружиться по комнате и хлопать в ладоши.

– Что случилось? – растерялась Полина Ильинична, которую я тоже пару раз крутанула в танце.

– Оно работает, Полиночка Ильинична. Работает!

– Что? – вылупилась на меня, как на психа, она. И, в целом, была права.

– Письмо счастья, естественно! – рассмеялась я.

Итак, выходит, что жизнь порой таки преподносит нам сюрпризы. Нет, не то, чтобы раньше я в это не верила, а теперь вдруг поверила. Не в этом дело. Конечно, и раньше у меня случались неожиданно перепавшие премии или гонорары от спасенных клиентов. Появление Димы первого рядом со мной тогда, двенадцать лет назад – чистой воды чудо. Конечно же, моя Полиночка Ильинична – чудеса в решете, вместе с ее племянницами, которых она терпеть не может за то, что они не ее дочки. Еще мне чудесным образом случалось неожиданно встретить на улице давно забытых друзей или знакомых. Не так часто, правда, но пару раз такое действительно случалось. В Москве, как, впрочем, и в других больших городах нашей необъятной родины, осело довольно много наших – русских, да и не очень русских, из Чечни. Оттуда-то ведь всех не своих выдавили, как зубную пасту из тюбика. Никогда не интересовалась, но все-таки, каково им там теперь. Намного легче без нас? Говорят, сейчас все бросились восстанавливать Чечню. И деньги-то туда текут рекой, и с бандитизмом вроде как справились. И мой медицинский колледж, кажется, уже снова открыт. Еще бы, без медперсонала в любом месте можно закукарекать. Кто-то же должен лечить все те колотые и стреляные раны, которыми была так богата летопись республики Ичкерия. Было бы правильно в Грозном предмет «военная медицина» преподавать отдельным курсом, чтобы из недр заведения выходили узкие специалисты, способные лечить именно следы ожогов от взрывов, рваные раны, огнестрелы и поножовщину. Такие специалисты, каким теперь являлась я. Ведь врачам со Скорой помимо всяких там ОЖ, и ИМ, приходится иметь дело именно с экстремальщиной. И все же, здесь, в метео-устойчивой и сейсмически безопасной Москве любое ранение – это ЧП, а не норма жизни как когда-то там, в г. Грозном, где, как выясняется, совсем не осталось бандитов. Интересно, куда они делись. Всех перебили? И тех, которые в свое время напали на меня тоже? Дай-то Бог. Однако, несмотря на заверения властей, никто из наших не спешит возвращаться в Чечню. Как-то я встретила на улице мою бывшую коллегу по поликлинике, Мадану Ибрагимову. Вроде бы, она даже по национальности чеченка наполовину, но тоже не выдержала происходящего. Уехала, бросив в Грозном дом с чудесным палисадником, в котором когда-то мы с восторгом чаи гоняли.

– И ты здесь? – поразилась она. Мы столкнулись с ней на переходе станции метро Театральная – Охотный Ряд. Метро воистину тропа, по которой ходят все.

– Я-то? Уже много лет, – кивнула я, разглядывая Мадану во все глаза. – А ты какими судьбами? Давно?

– Уже три года, – Мадана тоже не отрывала от меня теплого взгляда. В Москве для таких, как мы встретить своего – значит на несколько минут почувствовать себя дома. Ощущение, практически недоступное для нас в повседневной жизни. Известная истина – дом – это то место, где мы родились и выросли. Детство – единственное время, когда человечек чувствует себя в абсолютной безопасности. Вокруг могет бушевать штормы и ураганы, может падать курс доллара или обваливаться банковская система. Но пока мама дома, а папа приносит с работы вкусный леденец, и подхватывает на руки – этот мир кажется местом, созданным исключительно для счастья и удовольствия.

– Как ты? Что делаешь? – мне было интересно все, что могла рассказать мне Мадана. И неважно, что до катастрофы, разломившей мир напополам, мы с ней могли бы называться максимум просто знакомыми. Коллегами, которые иногда ходят друг к другу в гости.

– Мы с мужем работаем в торговом центре.

– Кем?

– Да так, – покраснела Мадана. – Клин-менеджеры.

– Что? – не поняла я.

– Уборщики, если уж быть до конца честными.

– А-а! – протянула я. В Грозном Мадана была участковым терапевтом.

– А я катаюсь на Скорой, – поделилась я.

– Это классно, – завистливо причмокнула Мадана. – А мы вот не смогли устроиться. Ни в Скорую, ни в клинику. Надо было тоже ехать в Москву раньше, когда всех хорошо брали. А сейчас требуют пересертификации. Проблемы…

– Что думаешь делать? – вежливо поинтересовалась я. Что же поделаешь, если Дима тогда взял меня за шкирку и притащил в Москву, пока еще в ней бушевал политический и экономический беспредел.

– Муж хочет ехать обратно в Грозный. Говорят, там сейчас тем, кто возвращается, платят компенсацию за потерю дома или квартиры. Тебе, кстати, тоже могли бы дать.

– Что-то мне боязно даже думать об этом, – честно призналась я. – И потом, мы с Димой тогда ее официально продали, так что претендовать нам не на что.

– Знаешь, это, может, и к лучшему. Меня муж все агитирует, агитирует. А по мне, так лучше я здесь посижу, помою туалеты в красивом центре, чем там получу жалкие копейки, а потом буду всю жизнь трястись от воспоминаний, – нахмурилась Мадана. В свое время наискосок от их дома была разграблена русская соседка. Старушка жила одна, после смерти мужа тихонечко полола огородик да поливала садик. Никому не мешала. Убили, причем зверски. А дом разворовали и сожгли. Мадана все видела. Именно после этого она сбежала в Ростов.

– Может, как-нибудь встретимся? Посидим, чаю попьем? – перевела разговор я. Мадана кивнула и мы обменялись телефонами. Правда, так и не встретились больше. Но кто знает, может, я как-нибудь еще и наберу ее номер. Или она мой. Все-таки, так редко встречаешь своих. И, кстати, к мужчинам это тоже относится. Вот я, например, несмотря на весь мой обширный сексуальный опыт, реально встретила за всю жизнь только двух мужчин, рядом с которыми меня вовсю била лихоманка. Не знаю, хорошо это или плохо. Может, мне было бы проще обойтись и без этой соли с перцем. Перебилась бы жиденькой овсянкой, но… так уж получилось, что первый Дима был необходим мне, как птице нужна надежная ветка, чтобы свить гнездо. Правда, обломился мой сучок, и полетело заботливо свитое экономичное и практичное гнездо в тартарары. Зато второй мой Дима – Митя, оказывается, необходим мне как воздух. И теперь, когда он вдруг неожиданно появился в трубке моего домашнего телефона – доисторического монстра с дисковым кругом, который потрескивал, когда я его крутила – в этот момент я поняла, что все полгода провела в анабиозе. И освоила великое искусство жить в вакууме и вовсе не дышать. Только делать вид, что пустая обыденная смесь из О3, Н2О, NO3 и чего-то там еще питает и наполняет мои легкие, посылая к сердцу кровь, насыщенную правильными и нужными молекулами. На самом деле, надышаться я могла только рядом с Митей. Только если ждать его звонков, слышать звук его голоса, считать дни, оставшиеся до его приезда. Думать, как он посмотрит на меня, найдет ли меня изменившейся за эти полгода. И, главное, каким стал он сам? Так же голубеют его льдинки в глазах, словно бы он Кай, и снежная королева засандалила ему в очи по куску льда. И оттаяло ли его сердце после нашей нелепой ссоры? Трудно признаваться, но что делать. Я его полюбила. И совершенно не знала, что с этим делать. Это никак не входило в мои планы. И вообще, я не планировала на свое будущее ничего, кроме суровых трудовых будней и веселых беспечных выходных. Пока я жила, еще не зная, что он все-таки позвонит, мне было легче обходиться без него. Теперь же я ежедневно вставала с мыслью, что он еще не приехал, а засыпала, мечтая уткнуться носом в его плечо. И, как следствие любого сильного чувства, я мучилась от страха. Я боялась, что он передумает и не станет со мной встречаться. И еще, что он просто заедет, из вежливости спросит, чем таким болела, что попала в больницу. Боялась, что не простил. А когда он перезвонил и сказал, каким самолетом прилетает и спросил, буду ли я дома, когда он доберется, я стала судорожно бояться, что он не долетит. Самолеты ведь разбиваются иногда.