– Я неважно чувствую себя.

– Может, вызовете Скорую? – волновалась я.

– Ну, уж нет. Я дождусь тебя.

– Я скоро приеду, – пообещала ей я и с этого момента стала более старательно глотать таблетки и бульон. Меня радовала мысль, что я все-таки нужна кому-то в этом мире.

Меня выписали через десять дней после того, как Костик упаковал меня в свою карету, безудержно рыдающую и истекающую кровью. Я плакала так, будто всю жизнь мечтала родить этого ребенка. И для меня самой это было необъяснимо. Доктор, седой мужчина низкого роста, с хорошеньким пивным брюшком и добрым выражением на морщинистом лице, сунул мне в руки выписку и сказал, чтобы я лучше береглась в будущем. Но меня волновало другое.

– Почему это случилось?

– Кто может сказать точно? Такая, видать, у вас судьба.

– Нет, почему именно. Я должна понимать, это была случайность или нет, – волновалась я.

– У вас остановка в развитии плода. А уж почему она произошла, мы тут в хирургии не знаем. Может, причины генетические, а может, просто неполноценный плод. Плохо другое. Привезли вас поздновато, с очень сильным кровотечением. Так что…

– Что?

– Надо проходить полное обследование, прежде чем вы захотите повторить попытку родить.

– У меня что, не может быть больше детей? – я высказала вслух свой самый страшный кошмар, который преследовал меня с самой госпитализации. Вдруг, неожиданно для себя самой, я осознала, что хочу завести ребенка. Просто мечтаю, брежу, жажду. Понимаю, что вела себя глупо, как ребенок, который долго не хотел есть кашу, а когда ее выкинули, принялся плакать от голода. Но что поделать, я и оказалась дурой набитой, которая не смогла вовремя понять своего счастья.

– Я этого не говорил. И не могу делать такие серьезные выводы, – отвел в сторону глаза мой лечащий врач. – Сначала надо обследоваться. Но, конечно, после такой операции определенные проблемы могут быть. Вам надо быть внимательной.

– Значит, могут, – моментально упала духом я. И сколько доктор не пытался привести меня в состояние боеготовности, я покидала больницу в совершенно депрессивном настроении. Знаю я, что означает фраза «надо пройти дополнительное обследование». Сама ее не раз говорила, чтобы не видеть реакцию человека, которому только что объявили приговор. И хотя дома меня не ждал муж, мечтающий родить со мной десяток румяных детишек, я чувствовала себя так, будто кого-то предала. Может, родителей? Паранойя в чистом виде.

Я вернулась на работу, и снова мои дни потекли своей мутной речкой, дробясь на смену, день после и день перед, и каждый из этих дней я не знала куда себя девать. На город опустилась зима, та самая, в сугробах которой мы с Митей собирались скакать после русской баньки. Время лечит, и с этим не поспоришь. Я залечила этим лекарством немало ран на своей душе. А уж время напополам с работой действовали прекрасно, и после новогодних праздников, которые я ударно отметила на смене, спасая от передозировки едой и спиртным весь наш округ, я вдруг поняла, что хочу жить дальше. Хочу не смотря ни на что. Пусть в моей жизни нет места мечте, и пусть никогда не случится какого-то значительного чуда, жизнь – все-таки огромная ценность сама по себе. И нечестно с моей стороны тратить этот дар на то, чтобы рыдать по ночам в подушку. Да, мне скоро тридцать шесть лет, и вполне возможно, что, как говорила, Полина Ильинична, скоро начнется самый длинный период, в котором вопросы любви, семьи и брака отойдут на второй план, но я могу быть чьим-то другом, помощником. Спасать кого-то. Я это могу. Так какого хрена я должна страдать? Тем более что где-то в самой гуще праздников я получила весьма ощутимый знак, по которому поняла, что время скорби прошло. Я получила письмо счастья.

– Что это, Маша? Тебе письмо? – с удивлением посмотрела на конверт Полина Ильинична. В последнее время, после истории с моей болезнью, она несколько сдала и сидела около телевизора целыми днями. А я так полюбила эти долгие задушевные разговоры, которыми мы раньше так часто баловали себя, отгоняя скуку.

– Знаете, это, кажется, письмо счастья, – я тоже с некоторой растерянностью вертела в руках листок бумаги, на котором было накарябано: «Если вы получили это письмо, значит вам повезло. У вас будет счастье».

– Письмо счастья? Я такие получала, еще когда была в школе, – оживилась старушка. – И что, что там пишут?

– Значит, так: «перепишите текст этого письма двадцать раз и перешлите на двадцать неизвеснтых вам адресов, и счастье придет к вам очень скоро». Бредятина! – развеселилась я. – А вы, вы свои письма счастья переписывали?

– Вот еще! – фыркнула бабуля. – Что я, дура набитая, плодить всякий почтовый мусор.

– Правда не писали? – прищурилась я.

– Правда, – она кивнула и пошамкала недовольно губами.

– Ну, тогда я тоже не буду. И правда, глупость. Единственное, тут написано, что если я не перепишу письмо, то…

– То на твою голову свалятся тридцать три несчастья. Ну, конечно! А как еще они тебя заставят заниматься этой ерундой?! Выкинь и забудь.

– Да. Вы правы, – я демонстративно бросила письмо в урну и пошла к себе. А через пару часов, когда моя бабка уже уснула перед телевизором, я крадучись пробралась на кухню и выковыряла клочок бумаги из помойки. А что такого? Во-первых, это единственное письмо счастья, которое я получила за всю жизнь. И пусть вся эта история с переписыванием весьма напоминает интернетный спам, я не могу себе позволить профукать представившуюся возможность.

– Это идиотизм! – злилась я сама на себя, когда переписывала совершенно бредовый текст о том, что есть счастье в пятый раз.

– Это маразм, – зевала я, когда дописывала десятое письмо.

– Значит, переписала все-таки! – самодовольно констатировала очевидное Полина Ильинична. Я не стала отпираться, тем более что я была поймана с поличным. Я уснула на восемнадцатом письме.

– Ну, а вдруг это правда?

– Не думаю. Но, раз уж тебе так надо распространять эту ахинею, запихни-ка пару конвертов в третий подъезд. К Степановне, например.

– Зачем? – не поняла я.

– А пусть и она заколебётся.

– А! – протянула я и заговорщицки кивнула.

– И, знаешь, я ведь тебя обманула! – смущенно улыбнулась Полина Ильинична. – Я тогда тоже все письма попереписывала.

– Я почему-то так и подумала, – ухмыльнулась я.

– Да-а, – она помолчала. – Только мне это не слишком-то помогло.

– Ну, почему же. У вас же была такая яркая, интересная и насыщенная жизнь.

– А, брось, – Полина Ильинична махнула рукой. – И, кстати, отправь-ка по письмецу моим племянницам. А-то что-то они какие-то неудачные. Может, хоть замуж повыходят.

– Не вопрос, – согласилась я. На следующий день перед сменой я завернула в третий подъезд, где, маскируясь со всей возможной осторожностью, запихнула письмо Степановне. А потом я рассовала письма с придуманными на ходу адресами домов и улиц, в несколько почтовых ящиков, стоящих на улицах, и поехала на работу. Естественно, прямо по дороге я стала думать, какого рода счастье мне следует ожидать. Может, прибавят врачам зарплаты? Но в таком случае это счастье для всего медицинского персонала, а не для меня лично. Про принца я даже не стала мечтать. А подумала, что вот Карлик вдруг оценит всю степень моего личного вклада в дело оздоровления нации, и решит вознаградить за него. Именно меня, лично. И даст указание предоставить мне, например, комнату для проживания. Я туда пропишусь, обклею ее обоями и уж точно буду счастлива до конца дней своих. Конечно, я не оставлю Полину Ильиничну. Значит, пока я ей нужна, я буду сдавать свою комнатку в аренду. Маленькая, а все же прибавка к пенсии. Я накоплю денег и поеду отдыхать на море. Там будет жарко и влажно. Я буду вдыхать морской воздух, ощущать на губах вкус соли. И еще, я вдоволь наваляюсь на горячей гальке. Может, хоть там мое сердце отогреется. Хотя, зачем бы мне это.