Эдвин Чедвик идеально подходил для такой роли. Бесцеремонного и волевого вплоть до грубости, Чедвика во многих отношениях можно назвать викторианским предшественником Роберта Мозеса[8] (ну, если бы Мозес потерял свою хватку над властными структурами Нью-Йорка примерно в середине карьеры и последние тридцать лет своей жизни только едко комментировал действия властей). Преданный утилитарист и друг Иеремии Бентама, Чедвик все тридцатые годы помогал создать – а потом отчасти и разгребать – общенациональный кавардак, который начался после принятия Законов о бедных в 1832–1834 годах. Но к 1840-м он стал просто одержим вопросами санитарии, и его активная деятельность в конечном итоге привела к принятию в 1848 году Закона о здравоохранении, в котором назначался Главный комитет здравоохранения из трех человек с Чедвиком во главе. Но самое заметное в краткосрочной перспективе воздействие на здоровье лондонцев оказал Закон об удалении источников вреда и профилактике заразных заболеваний, тоже принятый в 1848 году по настоянию Чедвика. «Источники вреда» в данном случае обозначали ровно одну вещь: человеческие нечистоты. Уже несколько лет от строителей новых зданий требовали делать отводы к существующей канализационной системе, но вот «билль о холере», как называли закон в разговорах, стал первым законодательным актом, который требовал делать отводы к канализации и от уже существующих зданий. Впервые в официальном законе упоминались люди, которые предпочитали заполнять свои старые погреба «огромными кучами дерьма», как выразился Сэмюэл Пипс в своем дневнике за 1660 год. В законе, конечно, настолько в открытую все не говорилось: была выбрана более деликатная, пусть и весьма многословная формулировка.

Чтобы исполнить требования этих новых законов, вам требовалось куда-то убрать все эти «Помет, Навоз, Отходы и Помои». Иными словами – нужна была работающая канализация. В Лондоне на самом деле уже существовала древняя дренажная система, развившаяся вокруг примерно дюжины ручьев и небольших речек, которые и по сей день текут в трубах под городом. (Самая большая из них, река Флит, течет под Фаррингдон-роуд и впадает в Темзу под мостом Блэкфрайарс.) Парламентские билли о строительстве новых дренажных стоков принимались еще во времена Генриха VIII. С исторической точки зрения, впрочем, лондонская дренажная система исполняла только функции ливневой канализации. До 1815 года в нее запрещалось сливать нечистоты. Если ваша выгребная яма переполнялась, вы вызывали ночных почвенников. В некоторых подвалах, конечно, нестерпимо воняло, но зато благодаря этой системе вода в Темзе оставалась невероятно чистой, и между Гринвичем и мостом Патни шло оживленное рыболовство. Но после взрывного роста населения, когда все больше жителей стали сливать нечистоты в канализацию, качество воды в Темзе стало ухудшаться невероятно быстро. Хуже того: сама дренажная система тоже начала засоряться, приводя к периодическим взрывам метана.

Работа Чедвика в качестве главы Комитета здравоохранения и члена новоиспеченной Городской комиссии по канализациям в сороковых и начале пятидесятых годов XIX века, как это ни прискорбно, лишь усугубила проблему. Было много споров, составлялись разнообразные планы расширения канализационной системы города, но на практике ничего не делалось много лет, пока во главе проекта не встал великолепный инженер Джозеф Базэлджет. А до тех пор основной задачей было избавление от выгребных ям. Базэлджет позже писал: «В течение примерно шести лет уничтожили тридцать тысяч выгребных ям, и все домашние и уличные нечистоты стали сбрасывать в реку». Несколько раз в году инженеры комиссии с энтузиазмом публиковали доклады о том, сколько нечистот удалось добыть из городских домов и выбросить в реку: 29 000 кубических ярдов весной 1848 года, целых 80 000 кубических ярдов той же зимой. Всего за тридцать пять лет Темза превратилась из рыболовного промысла, где в изобилии водился лосось, в одну из самых загрязненных рек в мире – и все во имя здравоохранения. Строитель Томас Каббитт иронично замечал: «Раньше у всех была своя выгребная яма, а теперь есть одна общая – Темза».

Именно в этом состоит главная ирония борьбы за здоровье населения в Великобритании конца 1840-х годов. Пока Джон Сноу излагал свою теорию холеры как болезни, распространяющейся через воду, которую нужно выпить, чтобы заболеть, Чедвик разрабатывал тщательно продуманную схему доставки холерных бактерий прямо в пищеварительные системы лондонцев. (Даже современный биотеррорист, наверное, не смог бы придумать настолько изобретательной и далеко идущей схемы.) И, конечно же, холера вернулась с прежней свирепостью в 1848–1849 годах; рост смертности практически идеально коррелировал с радостными данными Комиссии по канализациям о повышении объема нечистот, сбрасываемых в реку. К концу эпидемии в Лондоне умерло почти 15 000 человек. Первое, что сделала современная централизованная государственная система здравоохранения, – отравила население целого города. (Впрочем, у безрассудных действий Чедвика в какой-то мере был прецедент. Во время чумы 1665–1666 годов по городу разнеслись слухи, что болезнь разносят собаки и кошки. Лорд-мэр тут же отдал приказ без разбора уничтожить их всех, и домашних, и бродячих, и его подручные послушно все сделали. Естественно, потом обнаружилось, что чуму разносят крысы, поголовье которых выросло экспоненциально после того, как государство внезапно решило полностью уничтожить всех хищников, которые на них охотились.)

Зачем городские власти приложили столько усилий, чтобы уничтожить Темзу? Все члены этих разнообразных комиссий отлично понимали, что нечистоты, сливаемые в реку, катастрофически ухудшают качество воды. Не менее хорошо они знали, что заметная часть населения города пьет эту воду. Даже если бы гипотезы о холере как о болезни, передающейся через воду, не существовало, все равно казалось чистым безумием радоваться все растущему тоннажу человеческих экскрементов, сливаемых в воду. И это в самом деле было безумие – безумие, которое поражает вас, когда вы околдованы Теорией. Если любой запах – это болезнь, если кризис здравоохранения в Лондоне полностью объясняется загрязненным воздухом, то любые усилия по избавлению домов и улиц от миазматических испарений стоят того – даже если результатом будет превращение Темзы в речку-вонючку.