Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чедвик, возможно, был самым влиятельным миазматистом своей эпохи, но компания у него была весьма внушительная. Другие великие борцы за социальную справедливость той эпохи тоже были совершенно уверены, что зловонный воздух прочно связан с болезнями. В 1849 году газета Morning Chronicle отправила Генри Мэйхью в самое сердце эпидемии холеры – район Бермондси к югу от Темзы. Статья, которую он опубликовал, заслуживает отдельного жанрового наименования – «обонятельный репортаж».
Войдя на территорию пораженного болезнью острова, вы сразу чувствуете, что воздух буквально пахнет кладбищем, и чувство тошноты и тяжести охватывает каждого, кто не привык вдыхать затхлую атмосферу.
Не только нос, но и желудок говорят, насколько много в воздухе сероводорода; и, едва пройдя по безумному, прогнившему мосту над вонючей канавой, вы понимаете – так же ясно, словно только что провели химический анализ, – по черному цвету когда-то белой свинцовой краски на дверных косяках и оконных рамах, что воздух густо пропитан этим смертоносным газом. Тяжелые пузыри, то и дело поднимающиеся из-под воды, показывают вам, откуда берется по крайней мере малая часть этого мефитического вещества, а открытые, бездверные уборные, висящие над водой с одного берега, и темные полоски нечистот на стенах в тех местах, где сточные трубы из домов опустошаются в канаву на другой стороне, объясняют, откуда загрязнение берется в самой канаве.
Научное сообщество тоже всячески поддерживало теорию миазмов. В сентябре 1849 года в Times вышла серия статей, в которой рассматривались существующие теории холеры. «Как холера появляется? как распространяется? каков ее modus operandi в человеческом теле? Эти вопросы сейчас на всех устах», – писал автор статьи, после чего довольно-таки пессимистически взглянул на перспективы поиска ответов на эти вопросы.
Эти проблемы являются и, скорее всего, навсегда останутся непостижимыми тайнами природы. Они принадлежат к классу вопросов, совершенно недоступных для человеческого интеллекта. Какие силы вызывают эти явления, мы не можем сказать. О жизненной силе мы знаем так же мало, как и о ядовитых силах, которые могут побеспокоить или уничтожить ее.
Несмотря на мрачный прогноз, в Times все равно рассмотрели превалирующие в то время гипотезы: «теллурическую теорию, предполагающую, что яд – это эманация земли»; «электрическую теорию», основанную на состоянии атмосферы; озоновую теорию, согласно которой эпидемии начинаются из-за недостатка озона в воздухе; теорию, обвинявшую во всем «сгнившие дрожжи, испарения из канализации, с кладбищ и т. п.». В газете упомянули и предположение, что болезнь распространяется посредством микроскопических анималькулей или грибков, но усомнились в его достоверности, заявив, что теория «не включает в себя все наблюдаемые явления».
Разнообразие взглядов просто потрясает – озон, испарения канализации, электричество, – но не менее поразительно и их сходство: все теории, кроме одной, предполагали, что холера каким-то образом передается через атмосферу. (Водная теория Сноу, к тому моменту уже опубликованная, не упоминается вообще.) Воздух считался ключом к загадке холеры, да и вообще большинства известных заболеваний. Нигде эта философия так ярко не выражена, как в произведениях самой обожаемой и влиятельной фигуры в викторианской медицине Флоренс Найтингейл. Посмотрим хотя бы на этот пассаж в начале ее революционной работы 1857 года, «Записок об уходе».
Первейший канон ухода, первое и последнее, на что обязана обращать внимание медсестра, первая самая необходимая пациенту вещь, без которой все остальное, что вы делаете ради него, бесполезно, звучит так: ПОДДЕРЖИВАЙТЕ ВОЗДУХ, КОТОРЫМ ОН ДЫШИТ, В ТАКОЙ ЖЕ ЧИСТОТЕ, КАК И ВОЗДУХ НА УЛИЦЕ, ЗАБОТЬТЕСЬ ЛИШЬ О ТОМ, ЧТОБЫ БОЛЬНОЙ НЕ ПРОСТУДИЛСЯ. Но на что обычно обращают меньше всего внимания? Даже если об этом хотя бы задумываются, господствуют обычно самые невероятные и неверные представления. Даже впуская воздух в комнату или палату пациента, очень немногие задумываются, откуда же берется этот воздух. Он может поступать из коридора, в который выходит воздух из других палат, из холла, который сам нуждается в проветривании, который всегда полон запахов газа, еды и различного гниения; из подземной кухни, посудомойни, прачечной, ватерклозета или – как я узнала на собственном печальном опыте – даже прямиком из канализации, полной нечистот; и всем этим содержимым проветривают – или, лучше сказать, отравляют – комнату или палату пациента.
Найтингейл, к сожалению, некорректно расставляет акценты: в обеспечении госпитальных палат свежим воздухом, очевидно, нет ничего плохого, но вот когда обеспечение больного воздухом объявляется первоочередной задачей для любого врача или медсестры, когда воздух считается «ядом», который сам по себе вызывает болезни, – это уже проблема. Найтингейл считала, что холера, оспа, корь и скарлатина имеют миазматическую природу, и рекомендовала всем школам, домам и госпиталям проводить специальный «воздушный анализ» для обнаружения органических материалов в воздухе, разработанный химиком Ангусом Смитом:
Если специальный воздушный анализ поможет и медсестрам, и пациентам, и начальнику, совершающему обход, узнать, какой была атмосфера ночью, скажите мне, есть ли лучший способ предотвращения рецидивов?
И – о, переполненные государственные школы, в которых начинается столько детских эпидемий, что бы рассказал о вас воздушный анализ! Нужно, чтобы родители могли говорить, и говорить с полным правом: «Я не отправлю ребенка в школу, где анализ показал ужасное качество воздуха!» А дортуары наших великолепных закрытых школ! Скарлатину больше не будут считать заразным заболеванием, а объявят ее истинную причину: воздушный анализ, который покажет «Зловоние».
Мы больше не будем слышать о «Таинственном Божьем промысле» и о «чуме и море», что находятся «в руках Божьих», потому что, как мы знаем, Он отдал все это в наши собственные руки. Простой воздушный анализ сразу и объяснит причину этих «таинственных болезней», и заставит нас взяться за их лечение.
Всем этим объяснениям и предписаниям в первую очередь не хватает одного – хоть какой-то меры скромности, понимания, что выдвигаемая теория может быть и неверной. Дело не только в том, что власти той эпохи были неправы насчет миазм: они еще и настаивали на своей правоте с недюжинным упорством и несгибаемостью. Исследователь, который искал бы прорехи в теории, нашел бы их повсюду – даже в произведениях самих миазматистов. «Канарейкой» для «угольной шахты» миазмов должны были стать сточные охотники, которые все время, что не спали, проводили на самом зловонном – а иногда и взрывоопасном – воздухе, что можно себе представить. Но, как ни странно, они чувствовали себя превосходно, и даже Мэйхью с определенной озадаченностью писал об этом в «Рабочих и бедняках Лондона»:
Можно было бы предположить, что сточные охотники (проводящие большую часть своего времени среди зловонных испарений от сточных вод, запах которых, выходя через решетки на улицах, вызывает сильнейший страх и отвращение) будут своею бледностью выдавать нездоровые условия, в которых им приходится трудиться. Но это далеко не так. Как ни странно, сточные охотники – это сильные, крепкие и здоровые люди, обычно с румяными лицами и знакомые с болезнями только по именам. Некоторым престарелым мужчинам, возглавляющим группы сточных охотников, от 60 до 80 лет, и они занимались этим ремеслом всю жизнь.
