– Нет, она обрадуется, – возразил Федя, – когда мы о ее бывших учениках заговорили, Элина сказала: «Всегда знала, что Виола добьется успеха. С ранних лет девочка демонстрировала трудолюбие, не сдавалась ни при каких обстоятельствах. И она была нищей. Три эти составляющие, как правило, приводят человека на вершину успеха. Очень радуюсь, когда вижу ее по телевизору».

– Жалко Любу, – сказала я, когда Работкин ушел, – стресс, который она в детстве перенесла, даром не проходит. Зря я в школе Гасконину терпеть не могла.

– Но ты же не знала, что хамство одноклассницы – это защитная реакция от окружающего мира, – возразил муж, – на мой взгляд, любая грубость – проявление слабости. Сильный человек спокоен, ему не надо самоутверждаться с помощью вопля: «Знаете, кто я такой? Всех в порошок сотру».

– Иногда таким образом ведут себя очень богатые люди, – возразила я, – кричат на тех, кто ниже них стоит на социальной лестнице.

Степан улыбнулся.

– Разве мы говорим о финансовом благополучии? Речь идет о внутренней силе. Деньги ее не дают. Самый сильный человек, которого я знаю, это иеромонах Трифон. Он носит не первый год одну и ту же одежду, ест овощи со своего огорода и начисто лишен карьерных амбиций. Когда ты, достигший чинов, званий, материального благополучия, приезжаешь к нему в состоянии истерики, нервной трясучки, в ознобе от усталости, отбиваясь от напавших на тебя бесов обиды, злости, жадности, с высоким давлением, диабетом, и входишь в его покосившуюся избу… Трифон откладывает книгу и ласково говорит:

– Ангел мой, да ты сядь, я чайку заварю, лепешку утром испек, знал, что ты приедешь.

Вот тут все бесы разом исчезают, ты садишься на пол перед Трифоном и плачешь ему в колени. А он тебя рукой по голове гладит, молитву читает, и такая сила от него исходит, что понимаешь: нищий Трифон, который ничего, кроме старых книг и кошки облезлой, не имеет, великан, он все может. А ты со своими платиновыми кредитками, трехэтажным домом, бизнесом, собственным самолетом, ты слабак. На тот свет-то ничего не возьмешь, у гроба карманов нет.

– Прекрасненько, Виола, видеть тебя живьем, – произнесла Зотова, – понимаю глупость слова «живьем», надо сказать «воочию». В жизни ты симпатичнее, чем в телевизоре и на снимках в прессе, стройнее и моложе!

– Экран визуально прибавляет пять кило веса и столько же лет к возрасту, – улыбнулась я.

– Тебя нельзя назвать тучной, – продолжала Элина. – Степа, в чем причина вашего визита? Обычно ты переводишь мне деньги на карточку. Сам не так часто заезжаешь. Виолу вообще после выдачи ей аттестата я не видела. Только врать, что соскучились по училке, не стоит. Излагайте причину.

Степа посмотрел на меня, и я рассказала про визит Любы в агентство.

– А-а-а, – протянула хозяйка квартиры, – теперь ясно, почему Работкин обо мне вспомнил! Значит, книга про Гасконину? Мда! Интересно, однако. Очень даже.

– Вы что-то знаете? – обрадовалась я.

Элина скрестила руки на груди.

– Лет мне много. Не сегодня завтра в далекое путешествие придется собираться. Вопрос тревожит: кто меня упокоит?

– Вы прекрасно выглядите… – завела я.

– Замолчи, Тараканова, – скомандовала учительница, – я ж не библейский пророк, чтобы семьсот лет жить. Отношусь к смерти философски. Но не хочется оказаться в общей могиле. Глупо это, конечно. Если умерла, то все равно, куда тело дели. Но я хотела бы знать сейчас, что получу свой холмик, ограду, цветочки, кто обо мне всплакнет. Близких-то у меня нет.

Элина включила чайник.

– Живу я небогато, пенсия крошечная, спасибо, родная школа меня не бросила, директор там моя бывшая ученица. Целый день мне с детьми теперь работать трудно, я на продленке три раза в неделю сижу. Зарплата маленькая, но я при деле и копейка капает. Степа помогает и Феденька не забывает, в противном случае ешь, бабка, одну картошку. А благодаря мальчикам и школе я могу гостей вафельным тортом угостить.

– Вроде у вас брат был, – пробормотала я, – иногда по утрам я замечала, как вас на машине подвозят. Да не на простой, на милицейской. Когда впервые увидела, что вы из нее выходите, струхнула.

Элина неожиданно звонко рассмеялась.

– Отлично помню, как ты ко мне со всех ног бросилась, кричишь: «Вас арестовали? Убегайте скорей, не дам вас поймать».

Я улыбнулась.

– А вы ответили: «Виола, когда педагога в тюрьму сажают, он у школы из автомобиля не выходит, а садится в него. Прежде чем паниковать, всегда спроси себя: «Логично ли то, что мне в голову взбрело?» У меня брат милиционер. Он подвозит меня на работу».

– Да, Рафаэль начинал простым следователем, а стал начальником, – подчеркнула Элина, – ему служебная машина полагалась. Прекрасный человек. Умный, сострадательный. Но его уже нет. Умер.

– Мы вас достойно похороним, – вдруг заявил Степан, – на Митино мама лежит, там большой участок. Если вы не против за одной оградой с моей матушкой оказаться, то вопрос решен. Памятник я поставлю…

Я наступила под столом мужу на ногу. Ну нельзя же так! Элина жива!

– …цветы посажу, – продолжал Степа, – сам на погосте несколько раз в году бываю, там работает нанятый мной человек.

Я пнула супруга в коленку.

– Спасибо, Степа, – кивнула Зотова, – к сожалению, у Рафаэля нет последнего пристанища. Он в горах погиб. Свалился в пропасть. Так мне Сергей Гасконин рассказал. Мда. Виола, перестань мужа пинать.

– И как вы догадались, чем я занимаюсь? – удивилась я.

Элина Рафаэлевна отхлебнула чаю, который больше походил на чифирь.

– Насмешила. Я шестьдесят лет в школе работаю. Прекрасненько нутром чую, когда кто-либо безобразничает.

– Интересно, – сменил тему беседы Степа, – Рафаэль и Элина. Необычные имена.

– Маму нашу звали Зиной, – объяснила хозяйка, – она терпеть не могла свое имя, считала его грубым, простонародным. Поэтому постаралась и сына, и дочь красиво назвать. С мальчиком просто, он в честь отца имя получил.

Степан уставился на Зотову.

– Вы же Элина Рафаэлевна! А!

– Молодец! – сверкнула глазами Элина. – Увидел в бумагах имя, сейчас его вспомнил и догадался?

Дмитриев кивнул.

– А вот Федя это мимо глаз пропустил, – хмыкнула владелица квартиры. – Ну да он с детства отличался способностью не замечать главного. Никогда не мог хорошо сочинение по картинке написать. Начнет рассказывать, например, о комнате, соловьем заливается. Я его останавливаю: «Молодец, муху на окне заметил, художник был с юмором, нарисовал насекомое. Что про стол скажешь?» Он давай моргать: «Не вижу его!» Я указкой в центр картины тыкаю: «Большой стол. Как ты его не заметил? Мушка-то маленькая, а ты ее приметил». Федя рот откроет: «Не знаю!» А ты, Степан, всегда и крупное, и мелкое замечал. Виола, не понимаешь, о чем мы толкуем?