Девушка безропотно поспешила за удаляющимся волхвом, оставив Павла наедине с кучей дров. Однако тот, пребывая в состоянии, близком к эйфории, за работу принялся с охотой. Радость от проведенных близ Любавы мгновений растекалась по его крови не хуже алкоголя, пьяня, пожалуй, еще больше. Работа шла споро, и лишь легкий ветерок, прижавший к спине промокшую насквозь от пота рубаху, заставил Пашу осмотреться. Почти все дрова он уже уложил, хотя прошел всего миг, так ему показалось. Тогда он решил, что можно и задержаться. Рубаху он снял и повесил сушиться. Сам же, еще немного передохнув на бревне, решил продолжить физические тренировки, пока желание стать сильным все еще горело в нем. Отжимания и приседания сменялись подтягиваниями на деревянной перекладине навеса. Однако Паша получил спортивную травму, в виде болезненной занозы в палец, а потому снаряд оставил. Впрочем, более трех раз подряд он подтягиваться и не умел. Тогда он решил качать мышцы пресса, но побоялся испачкаться, а оттого тренировки для своего откровенно мягковатого живота решил пока отложить.

Фантазия иссякла совсем после коротких пробежек, непонятных прыжков и дерганий руками. Тогда, разогревшись до нельзя, Паша схватился за топор. Сначала он лишь аккуратно взмахивал им, представляя, что выглядит это красиво, словно в голливудском фильме. После, и вовсе уж разойдясь, Паша принялся размахивать топором, словно умалишенный, хотя ему представлялся берсерк. Каждый выпад он чередовал с перекатами, прыжками, и прочими финтами, что приходили ему на ум. Однако бой с воздухом перестал его удовлетворять, тогда он перешел к бою с осязаемыми противниками. Неистово поразив несколько раз бревно, на котором до этого колол дрова, он поверг этого противника ударом ноги. Потом он принялся рубить уже сраженного противника, стонущими от усталости руками вынимая глубоко входивший в дерево топор. В его представлении, все окружающее уже давно залила кровь его свирепых противников, однако самым свирепым из них оказалась наконец нахлынувшая усталость. Этого противника он зарубить не смог. Вся ярость вышла из него окончательно через топор в бревно, и теперь он устало прислонил свое оружие к стенке, где взял его ранее.

Легкий ветерок обсушил укротителя бревен и его рубаху. Одевшись, он прошел по знакомой дорожке и оказался возле порога. Там он немного постоял, будто чего-то ожидая. В деревне было тихо. Отсюда она была как на ладони. Стайки домашних гусей мирно блуждали у обочины дороги, прорезающей деревеньку. Изредка по улице проходили озабоченные женщины. Внезапно откуда-то из-за угла выскочила свора ребятишек, размахивая палками, они что-то кричали, видимо, изображая битву. Мужчин видно не было, лишь в одном из дворов мерно стучал топором одинокий дровосек. Заинтересовавшись своим товарищем по работе, Паша отошел от дома волхва так, чтобы видеть тот двор, в котором кипела работа.

Обладателем топора был юноша лет пятнадцати на вид. Его золотистые, необычайно коротко остриженные волосы были мокрыми от пота, а раскрасневшееся лицо плотно усыпано веснушками. Работал паренек бодро. Пусть и молодые, но уже очень сильные и ловкие руки умело опускали топор прямо в центр раскалываемого бревна. Сам топор был короче, чем тот, которым работал Павел, однако пареньку это не мешало гораздо быстрее и сильнее им бить.

С минуту поглядев на работника, Паша двинулся обратно к дому волхва.

– Что ты там так долго копался? – ворчливо спросил волхв, глянув на вошедшего в дом Павла.

– Да, так… – отмахнулся тот в ответ.

– Вон, садись, – указав Павлу на лавку возле стола, повелел старик.

На середине стола воцарилась огромная куча разноцветных шариков, которые Павел посчитал ягодами. Они были двух цветов, синего и красного, Любава уже собрала возле себя небольшую кучку синих ягод и несколько наполненных мешочков, видимо, теми же ягодами.

– Ты выбирай красные, – пояснил волхв, – наберешь сотню, клади их в мешочек.

С этими словами Еремей протянул ученику несколько полотняных мешочков, а затем быстро удалился, не оставив времени для вопросов.

Пожав плечами, Паша принялся отбирать из общей кучи красные ягодки. Как оказалось, на ощупь те были гладкими, будто каменными, раздавить такую в пальцах было бы очень трудно. В какой-то момент Паша понял, что это могут быть вовсе не ягоды. Почему-то вспомнились два друга из рекламы, один из которых был красным и ворчливым, а второй желтым и глуповатым.

– А что это такое? – спросил он у Любавы.

– Это жар-птицы… – как-то смущенно проговорила девушка, – так Еремей сказал.

– Это жар-птицы? – не понимая о чем речь, переспросил Паша.

– Ну, то самое… Что наружу выходит из всякого живого и сытого, – совсем краснея ответила Любава.

Паша ненадолго повис, медленно его брови полезли вверх, будто и вовсе собрались покинуть его лоб.

– Это!.. Это ка.. Какашки что ли?– чуть не поперхнувшись, воскликнул Павел.

– Наверно ты это так называешь, – улыбнувшись смешному словцу, ответила девушка.

– Нда, – протянул парень, – Хотя и не пахнет совсем… Жар-птицыны какашки, куда я попал?..

Повертев в руках очередной камешек, который отчего-то захотелось съесть, Паша быстрее упрятал его в мешочек. Странное наваждение испугало его, тем более, теперь он знал о происхождении «ягод», и кушать их явно не входило в его планы.

– Ты только не ешь их, нехорошо потом будет, Еремей говорил, – предупредительно взмахнув рукой, сказала Любава.

– Вот только какашек накушаться мне и не хватает, – пробурчал Паша.

Но сам-то он понял, что предупреждение весьма дельное, потому что каждый камешек, который он брал в руки, все сильнее просился в рот.

– И зачем мы его сортируем? – не выдержал молчания Паша.

– Синие, это женские, а красные – мужские. Если их растереть и смешать, а после воды немного добавить да поджечь, гореть будет так, что ничем не потушишь, пока само не прогорит.

Чуть помолчав, она добавила:

– Еще из них модно сделать и яды, и лекарства. Еремей обещал потом научить.

– Ясно…

Чтобы не сбиваться со счета, работа продолжалась в молчании. Посапывая, Паша шепотом считал ярко-красные бусинки, изредка ссыпая их в очередной мешочек. Когда вся тара была заполнена, на столе осталось с десяток камешков. Всего два синих, остальные были красными. Желание попробовать их на вкус разгорелось с новой силой, причем не только у Паши.

К счастью послышались шаги приближающегося волхва, наваждение спало. Вскоре и сам волхв появился в комнате, подойдя к столу, он тут же отдал приказ:

– Рты открыть, языки высунуть.

Любава тут же исполнила указание, Паша же замешкался, его вовсе не прельщало выглядеть еще большим идиотом, чем он успел себя показать.

– Ты что?! Съел?! – недовольно глядя на Пашу спросил волхв,